**Крохи счастья на каменных ладонях**
Тридцать лет прожили в браке Игорь и Лидия Морозовы. Три десятилетия тихого, размеренного быта, сшитого из привычек, молчаливого согласия и той особой, выстраданной нежности, что приходит на смену страсти. Они уже смирились, что их союз островок для двоих, отрезанный от будущего, где не звучит детский смех. А на тридцать первый год Бог послал им дитя.
Лидии было пятьдесят четыре. Врачи крутили пальцем у виска, подруги, заедая зависть пирогами, качали головами: «Сама на муку подписываешься, старая уже, не потянешь». Но Лидия лишь клала руку на живот, чувствуя под ладонью таинственное движение новой жизни. Она не пошла на аборт. Она шла по весенним улицам, переваливаясь, как баржа с драгоценным грузом надеждой.
И она вытянула. Родилась у них с Игорем дочка хрупкая, розовая, с раскосыми глазами-миндалинами, распахнутыми в незнакомый мир. Назвали Аленкой.
Но скоро радость сменилась липким страхом. Девочка была слишком тихой, слишком вялой. Она с трудом брала грудь, а дыхание её прерывалось хриплым свистом. Участковый врач, отводя взгляд, вынес приговор: «Синдром Дауна». Мир сузился до казенного кабинета, залитого мертвым светом ламп, и этого слова, тяжелого, как надгробие.
Молча ехали потрясённые родители обратно, в свою чахлую деревушку. Врач, стараясь быть доброй, предложила похлопотать о месте в спецучреждении. «Там деток развивают, учат»
«А потом? Куда?» глухо спросил Игорь, вжимаясь в сиденье.
«В дом престарелых. Или в психушку», поправила она, и в этой поправке был весь леденящий цинизм системы.
Дорога казалась бесконечной. Первым заговорил Игорь, и голос его, обычно твёрдый, дрожал:
«Не может быть Не для того она родилась, чтобы гнить в четырех стенах среди чужих старух и безумцев. Не может».
Лидия выдохнула, словно ждала этих слов. Слёзы брызнули из её глаз, но это были слёзы облегчения.
«Я тоже так думаю. Сами вырастим. Сами и полюбим».
И ни разу за все годы Морозовы не пожалели о своём решении. Аленка росла. Её мир был мал, но ярок. Она радовалась простым вещам так искренне, что взрослые заражались её восторгом: первым лучам солнца, воробьям в пыли. У неё был крошечный огородик грядки с горохом и свёклой. С каждым годом у неё получалось лучше.
А ещё она обожала кур. Не просто кормила защищала, как страж, гоняя соседских котов. Разговаривала с ними на своём языке, и те, казалось, понимали.
Летом деревня оживала. Привозили внуков, чтобы те набирались сил на деревенской еде. Среди них был Колька Белов, местный сорвиголова. Под личиной хулигана в нём билось доброе сердце. Однажды он увидел, как мальчишки дразнят Аленку, кидаясь шишками. Девочка стояла, прижавшись к сараю, и тихо плакала.
Ярость Кольки была страшной. Он разогнал обидчиков, вытер Аленке щёки и сказал: «Не бойся. Больше никто тебя не тронет». С тех пор он стал её ангелом-хранителем.
Но деревня умирала. Закрыли школу, потом магазин. Раз в неделю приезжала лавка с тощим ассортиментом. Дома, как черепа, зияли пустыми окнами. Колькину бабку забрали в город. Кузнец Равиль, перебравшийся когда-то из Казахстана, уехал туда, где его руки ещё были нужны.
Остались единицы. Морозовы потому что ехать им было некуда. Жили на пенсию Игоря и на копейки, что выручала Лидия за свой хлеб. Раз в неделю она растапливала печь и пекла душистые караваи. За «морозовским» хлебом приезжали из соседних сёл он не черствел неделями.
Аленку к печи не подпускали. Боялись. Огонь был единственным, чего трепетала Лидия.
А потом в их тишину ворвался рёв техники. Грохочущие машины, как доисторические чудовища, крушили всё на пути. Все пустующие дома скупил некто Соболев. Места здесь были райские: сосновый бор, чистая река. Идеально, чтобы убить эту красоту.
Самого Соболева почти не видели, но чувствовали его присутствие: в визге бензопил, валивших вековые ели, в грохоте бульдозеров, сносивших избы с их историями. Он огородил участок трёхметровым забором с колючкой и камерами.
Когда стройка особняка закончилась, деревня выдохнула, но рано. Шум сменился ночными фейерверками. Хозяин жизни любил оглушать мир праздником, которого никто не ждал.
Однажды летним утром Игорь с Лидией уехали за покупками. Аленку, которой уже исполнилось восемнадцать, оставили дома, строго наказав не выходить. Лидия, с необъяснимым страхом в глазах, твердила: «Слышишь, дочка? Никуда. Эти на своих железных конях они тебя не видят. Раздавят, даже не заметив».
Вернувшись под вечер, родители не нашли Аленку.
Тишина в доме была ледяной. Сердце Лидии провалилось в бездну.
Они бросились к соседям. Не видели. Тогда Игорь повёл жену к дому Ваньки-дурачка, местного чудака. Тот всегда проявлял к Аленке странный интерес то конфетку подарит, то платочек. Но Ванька был пьян.
Последней надеждой был особняк Соболева. Оттуда неслась музыка и пьяные крики. У чугунных ворот зажёгся прожектор, камеры нацелились на них.
Не найдя звонка, Игорь стал бить кулаком в металл. Ворота открыл охранник здоровяк с пустым взглядом.
«Чего надо?»
«Нам к хозяину», голос Лидии дрожал. «Дочка пропала!»
Охранник захлопнул калитку, но через минуту вернулся.
«Хозяин примет».
Их провели к беседке. Соболев седой, подтянутый, с холодными глазами выслушал Лидию, рыдающую у его ног.
«Успокойтесь. Я помогу».
Всю ночь жужжали квадроциклы. Их рёв давал Лидии призрачную надежду.
Аленку нашёл Ванька-дурак у старого болота, в зарослях ржавого камыша. На кусте болтался обрывок тесьмы такой же была завязка на кофте Аленки.
Тело нашли в воде. Следователи сказали утонула. Синяки трупные пятна. Морозовы не поверили. Но чтобы бороться, нужны были деньги, связи. У них не было ничего.
После похорон поползли слухи. Будто одна старуха видела, как Аленку увозили на квадроцикле. Но слухи замяли, а старуха вскоре отперлась: «Померещилось».
Через год Лидия слегла. По ночам Игорь слышал, как жена шепчет в темноте. Сначала думал с дочкой разговаривает. Прислушался и кровь застыла. Лидия не плакала. Она проклинала. Её слова были не молитвой, а заклятием, вбиваемым в саму твердь небесную.
Прошло три года. Выпускник медакадемии Павел Белов, тот самый Колька, приехал в деревню. Дом Морозовых стоял с открытой дверью. В полумраке на кровати лежал Игорь.
«Живой?» Павел наклонился. «Игорь Семёныч? Это я, Павел Белов».
Веки старика дрогнули.
«Зачем?»
«Вы меня узнаёте? Колька я».
«А Пашка» губы Игоря дрогнули. «Взрослый А я один. Соседи заходят проверить, не помер ли».
«Вам надо в больницу. Я врач».
«Никуда не поеду. Моё место тут. С женой и с дочкой».
Павел онемел.
«Разве они?..»
«Аленку убили», прошептал Игорь. «Лидия через три года умерла. Перед смертью заговаривалась Но отомстила да, отомстила им»
Силы оставили его. Павел сделал укол.
У соседей Зиминых за чаем выяснилось: Соболев делал вид, что помогает, но его племянники признались ему в ту же ночь заигрались. Он замёл дело.
Но потом дела Соболева пошли прахом. Бизнес рухнул. Он стал затворником, боялся чего-то. А потом приполз к Лидии, вымаливал прощение. Говорили, экстрасенсы сказали ему: пока не получит прощения у той, кого обидел, будет хуже.
«И она простила?» спросил Павел.
«Кто знает Но до дома Соболев не дошёл. Утром его нашли с арбалетной стрелой в сердце».
Павел вспомнил Ваньку-дурака, его арбалет.
«Так это он?»
«Грибники видели в лесу незнакомца. Может, киллер»
«Это была кара», прошептала соседка. «Сама нашла его».
Павел молчал. Где большие деньги, там и смерть рядом.
Но соседка покачала головой:
«Нет. Это было Оно. То самое, о чём Лидия молила. Возмездие».
