В 65 лет я поняла, что самое страшное — это не остаться одной, а умолять своих детей позвонить, зная, что ты для них обуза.

У 65 лет я понимаю, что самое страшноене остаться одной, а постоянно умолять детей позвонить, чувствуя себя их тяжестью.

Мам, привет, срочно нужна твоя помощь, слышу я в трубке.

Голос сына звучит, как будто он разговаривает с надоедливым подчинённым, а не с матерью.

Нина Петровна замирает с пультом в руках, не включая вечерние новости.

Кирюша, привет. Что случилось?

Ничего, всё в порядке, нетерпеливо выдыхает Кирилл. Мы с Аленой взяли горячий тур, вылетаем завтра утром.

А где оставить Графа? Есть ктото?

Графогромный, слюнявый дог, который в её маленькой «двушке» занимает больше места, чем старый комод.

Надолго? осторожно спрашивает Нина, уже угадывая ответ.

На неделю, может, и на две, если будет нужно. Мам, кто еще, если не ты? Сдавать его в гостиницу для собакэто жестокость. Ты же знаешь, как он уязвим.

Нина Петровна бросает взгляд на диван, обитый светлой тканью, на которую она копил полгода, отказываясь от мелочей. Граф уничтожит его за пару дней.

Кирилл, мне неудобно, я только ремонт закончила, говорит она.

Какой ремонт?в её голосе звучит откровённое раздражение.Обои поменяла?

Граф воспитанный, но без прогулок будет нервничать. Катя уже зовёт, чемоданы собираются, привезём его за час.

Короткие сигналы. Он даже не спросил, как у неё дела, не поздравил с днём рождения, прошедшим на прошлой неделе. Шестьдесят пять лет.

Весь день она ждёт звонка, готовит фирменный салат, надевает новое платье. Дети обещали заехать, но не появились.

Кирилл прислал короткое сообщение: «Ма, с Дн! На работе застряли». Оля молчала.

А сегодня«срочно нужна помощь».

Нина Петровна медленно садится на диван. Дело не в собаке и не в испорченной обивке.

Дело в этом унизительном ощущении своей функции. Она стала бесплатной передержкой, экстренной службой, последней инстанцией. Человекомфункцией.

Вспоминает, как мечтала, когда дети были малыми, что они вырастут самостоятельными.

Теперь понимает, что страшнее не одиночества в пустой квартире, а того, как сердце замирает в ожидании звонка, зная, что ты нужна только тогда, когда от тебя чтото требуют.

Просить их внимание, вымаливая свою комфортность и самоуважение.

Через час в дверь стучат. На пороге стоит Кирилл с огромным псом на поводке. Граф радостно бросается внутрь, оставляя на чистом полу грязные следы.

Мам, вот корм, игрушки. Прогулки три раза в день, помнишь? Поторопимся, иначе опоздаем на рейс! он бросает ей поводок и, под щёкой, уходит.

Нина Петровна остаётся стоять в прихожей. Граф уже деловито обнюхивает ножки кресла.

Из глубины квартиры доносится шипящая ткань. Она смотрит на телефон. Может, позвонить дочери? Оля, может, поймёт? Пальцы зависают над экраном.

Оля не звонила уже месяц. Наверное, занята своей жизнью, семьёй.

И в этот момент Нина Петровна впервые не ощущает привычную обиду, а чувствует холодное, ясное и очень твёрдое осознание. Достаточно.

Утро начинается с того, что Граф, желая показать любовь, прыгает на кровать и оставляет на белой простыне две грязные лапковые оттиска.

Новый диван в гостиной уже повреждён в трёх местах, любимый фикус, выращенный пять лет, валяется на полу с обгрызленными листьями.

Нина Петровна наливает себе настой валерианы прямо из флакончика и набирает номер сына. Он не отвечает сразу. На фоне слышен шум волн и смех Кати.

Мам, что? У нас всё отлично, море супер!

Кирилл, про собаку. Он разрушает квартиру, рвет диван, я не справляюсь.

В каком смысле?искренно удивляется он.Он никогда ничего не царапал. Может, ты его закрываешь? Ему нужна свобода. Мам, не начинай, мы только прилетели, хотим отдохнуть. Просто погуляй дольше, он успокоится.

Я гуляла с ним две часы утром! Он тянет поводок так, что я чуть не упала. Кирилл, забери его, пожалуйста. Найди другую передержку.

В трубке наступает пауза, потом голос Кирилла ожесточён.

Мам, ты серьёзно? Мы на другом конце света. Как я его заберу? Ты же согласилась. Ты хочешь, чтобы мы сейчас всё бросили и летели к твоим прихотям? Это эгоизм, мам.

Слово «эгоизм» бьёт как пощёчина. Она, всю жизнь жившая для детей, теперь считается эгоисткой.

Я не придираюсь, я

Всё, мам, Катя принесла коктейли. Развлекай Графа, уверен, вы подружитесь. Целую.

И снова сигнал.

Руки Нины Петровны дрожат. Она садится за стол в кухне, вдали от разрушения. Ощущение бессилия почти материально. Решает позвонить Оле, ведь дочь всегда была более рассудительной.

Оля, привет.

Привет, мам. Чтото срочное? Я на совещании.

Да, срочное. Кирилл оставил мне свою собаку и улетел. Пёс неуправляемый, ломает мебель, боюсь, что он меня тоже укусит.

Оля тяжело вздыхает.

Мам, Кирилл же попросил. Было крайнее обстоятельство. Трудно помочь брату? Мы же семья. Диван порвали, купим новый, Кирилл потом вернёт.

Оля, дело не в диване! Дело в отношении! Он просто поставил меня в эту ситуацию!

Как он мог? На коленях умолять? Мам, ты на пенсии, у тебя куча свободного времени. Проводить её с собакой, что здесь такого? Всё, у меня начальник смотрит.

Разговор заканчивается. Нина Петровна кладёт телефон.

Семьяэто странное слово. Для неё оно значит группу людей, которые вспоминают о тебе, лишь когда чтото нужно, и обвиняют в эгоизме, если ты не можешь сразу выполнить их требование.

Вечером в дверь стучит соседка снизу, злая как Фурия.

Нина! Ваша собака воет уже три часа без перерыва! У меня ребёнок не может уснуть! Если вы её не успокоитe, я вызову полицию!

Граф, стоящий за спиной Нины, радостно лает, подтверждая жалобы.

Нина Петровна закрывает дверь, смотрит на пса, который виляет хвостом, ждёт похвалы. Затемна разрушенный диван, телефон, внутри растёт глухое, тяжёлое раздражение.

Она всегда пыталась разрешать всё мирно, убеждать, объяснять, входить в позицию другого. Но её логика, чувства, аргументы никому не нужны. Они разбиваются о стену благожелательной безразличия.

Берёт поводок.

Пойдём, Граф, погуляем.

Ведёт её по аллее парка, чувствуя, как напряжение в плечах превращается в тупую, ноющую боль. Граф рвётся вперёд, почти вырывая поводок из её ослабленных рук. Каждый его рывок отзвучивает в её душе эхом слов детей: «эгоизм», «куча времени», «трудно помочь?».

На пути появляется Зинаида, её бывшая коллега, в ярком шарфе, модной стрижке, с улыбкой в глазах.

Нина, привет! Не узнала бы тебя! Всё в хлопотах! С внуком? она кивает на Графа.

Это собака сына, сухо отвечает Нина.

А, понятно! беззаботно смеётся Зинаида. Ты у нас вечно спасительница. Я, кстати, в Испанию лечу через неделю, на фламенко записалась, представляешь? С подругами поехали, муж сначала возмущался, потом сказал: «Лети, заслужила». А ты когда в последний раз отдыхала?

Вопрос зависает в воздухе. Нина не помнит. Отдых для неё всегда был связан с дачей, внуками, помощью детям.

Ты выглядишь измотанной, с искренним сочувствием говорит Зинаида. Не тяни всё на себя. Дети уже взрослые, пусть сами справляются. Иначе ты будешь их няней, пока жизнь проходит мимо. Ладно, мне репетиция!

Она уходит, оставляя за собой шлейф дорогих духов и звенящую пустоту.

«Пока жизнь проходит». Эта простая фраза работает как детонатор. Нина Петровна останавливается так резко, что Граф удивлённо смотрит на неё.

Она смотрит на огромного пса, на свои руки, сжимающие поводок, на серые дома вокруг. Понимает, что больше не может. Ни дня, ни часа. Всё. Довольно.

Открывает телефон, дрожащими пальцами вводит в поисковик «лучший отель для собак». Первое предложение выводит на сайт с глянцевыми фото: просторный вольер, бассейн, салон груминга, индивидуальные занятия с кинологом. Цены заставляют её захлебнуться.

Нина Петровна решительно набирает номер.

Добрый день. Хочу забронировать номер для собаки, на две недели, с полным питанием и спа.

Такси она вызывает прямо в парке. В машине Граф ведёт себя необычно спокойно, будто чувствует перемены.

В отеле пахнет не собачьим запахом, а лавандой и дорогими шампунями. Улыбчивая девушка в форме протягивает ей договор.

Нина Петровна, не моргая, вписывает в графу «Владелец» имя и телефон Кирилла. В графу «Плательщик» те же данные. Вносит залог из средств, отложенных на новое пальто. Это лучшая инвестиция её жизни.

Мы будем ежедневно присылать вам фотографии, тепло улыбается девушка, принимая поводок. Не переживайте, вашему любимцу у нас понравится.

Вернувшись в свою тихую, хоть и слегка разрушенную квартиру, Нина Петровна впервые за многие годы ощущает не одиночество, а покой. Наливает себе чай, садится на выживший угол дивана и отправляет два одинаковых сообщения. Одно Кириллу, другое Оле.

«Граф в безопасности. Он в отеле. Все вопросык владельцу».

После этого она выключает звук телефона.

Через три минуты он вибрирует. На экране светит «Кирилл». Она делает глоток чая и не отвечает. Через минуту снова вибрирует. Приходит сообщение от Оли: «Мама, что это значит? Перезвони сразу!».

Она повышает громкость телевизора. Понимает, что происходит на другом конце. Паника, возмущение, попытки понять, как их «надёжная» мама могла так поступить.

Настоящая буря начинается через два дня. Звонок в дверь настойчивый, почти агрессивный.

Нина Петровна неторопливо подходит и приоткрывает глазок. На пороге стоят Кирилл и Оля, загорелые, но явно раздражённые. Отпуск явно испорчен.

Она открывает дверь.

Мам, ты чего, сошла с ума?! кричит Кирилл с порога. Какой ещё отель? Вы видели эти цифры? Ты решила нас разорить изза собаки?

Добрый вечер, дети, спокойно отвечает Нина. Проходите. Снимайте обувь, я подмела пол.

Этот спокойствие сбивает их сильнее любой ссоры. Они входят в квартиру. Кирилл оглядывает разорванный диван, перевёрнутый горшок.

Вот, тычет пальцем в диван. Что это?

Это, Кирилл, последствия пребывания твоей «воспитанной» собаки в моей квартире. Я вызвала мастера, он оценил ущерб. Вот счёт за перетяжку мебели и новый фикус.

Она протягивает ему аккуратно распечатанный лист.

Ты ещё и счёт мне выставляешь? вздыхает сын. Ты должна была за ним следить!

Я должна была? впервые за годы Нина Петровна смотрит на сына не с любовью, а с холодным интересом.

Я ничего вам не должна, дети. Как и вы мне. Я так понимаю, вы пришли не вернуть мне залог за отель и компенсировать убытки?

Оля вмешивается, пытаясь уладить ситуацию.

Мам, зачем так? Мы же семья. Всё решим. пробормотал Кирилл, с кем не бывает. Почему сразу к крайностям?

Крайностиэто когда родной сын обвиняет мать в эгоизме, потому что она не хочет, чтобы её дом превратили в руины. Крайностиэто когда дочь говорит, что у тебя «куча времени», чтобы обслуживать её брата. А это, она указывает на счёт, просто последствия ваших решений.

Кирилл краснеет.

Я не собираюсь платить! Ни копейки! И за ваш нелепый отель тоже!

Хорошо, просто отвечает Нина. Я и не сомневалась. Тогда я продаю дачу.

Это удар под дых. Дача, о которой они уже мечтали: шашлыки, баня, отдых с друзьями. Их дача. Место, куда они приезжали отдыхать, пока мать всё лето поливала грядки и красила забор.

Ты не имеешь права! восклицает Оля, забыв о миротворчестве. Это и наша тоже! Мы всё детство там провели!

Документы у меня, пожимает плечами Нина. А детство, Олечка, закончилось.

Вырученных денег хватает, чтобы покрыть расходы, компенсировать моральный ущерб и, возможно, отправиться в Испанию. Зинаида говорила, там прекрасно.

Они смотрят на неё, как на чужую. Перед ними стоит не их тихая, покорная мама, а женщина со стальным стержнем, о существовании которого они и не догадывались.

Женщина, которая больше не боится их гнева, манипуляций и обид.

В комнате впервые за долгие годы наступает напряжённая тишина. Это осознание поражения. Они проиграли.

Через неделю Кирилл переводит ей на карту всю сумму до копейки. Никаких извинений, никаких звонков больше нет.

Нина Петровна и неНина Петровна, улыбнувшись, закрыла дверь и пошла навстречу новому, свободному будущему.

Оцените статью
В 65 лет я поняла, что самое страшное — это не остаться одной, а умолять своих детей позвонить, зная, что ты для них обуза.
Два месяца в рождественском свитере: как псу Бобби подарили дом на всю жизнь