«Собака даже твои котлеты не съест», рассмеялся Дмитрий, бросая блюдо в мусорку. Теперь он питается в приюте для бездомных, который я поддерживаю.
Тарелка с ужином взмыла в корзину. Глухой скрежет фарфора о пластик заставил меня вздрогнуть.
«Даже собака не возьмёт твоих котлет», весело произнёс он, указывая на пса, который отвернулся от куска, предложенного ему.
Дмитрий промок руками дорогим кухонным полотенцем, которое я покупала специально под новый интерьер. Он всегда был одержим деталями, когда речь шла о его образе.
«Злата, я говорил тебе: без домашних блюд, когда я жду гостей. Это непрофессионально. Пахнет как бедность», произнёс он с отвращением, будто слово оставляло в рту гнилой привкус. Я посмотрела на его безупречно выглаженную рубашку, на дорогие часы, которые он никогда не снимает, даже дома.
Впервые за многие годы я не ощутила гнева и не захотела оправдываться. Ощутила лишь холод кристальный, пронизывающий.
«Через час они придут», продолжал он, не замечая моих ощущений. «Закажи стейки в «ГрандРоял» и салат с морепродуктами. И надень то синее платье». Он бросил быструю оценочную вспышку в мою сторону.
«И поправь причёску. Эта стрижка тебя спасёт», добавил он. Я кивнула беззвучно, лишь механически покачав головой.
Пока он говорил по телефону, отдавая указания помощнику, я собирала осколки тарелки. Каждый осколок был столь же острым, как его слова. Спорить было бессмысленно.
Все мои попытки «быть лучше для него» заканчивались унижением. Он высмеивал мои курсы сомелье, называя их «клубом для скучающих домохозяек». Мои попытки украшать дом «безвкусицей». Моя еда, в которую я вкладывала не только усилия, но и последнюю надежду на тёплое отношение, была выброшена в мусор.
«И принеси хорошее вино», сказал Дима в телефон. «Только не то, что ты пробовала на курсах, а чтото достойное». Я поднялась с пола, выбросила осколки и посмотрела в тёмный экран духовки. Уставшая женщина с мутными глазами, женщина, пытавшаяся стать лишь элементом интерьера.
Я пошла в спальню, но не за синее платье. Открыв гардероб, я достала дорожную сумку. Два часа спустя позвонил он, когда я уже устраивалась в дешёвом отеле на окраине Москвы, избегая друзей, чтобы он не нашёл меня сразу.
«Где ты?» его голос был спокоен, но в нём таилась угроза, как у хирурга, глядящего на опухоль перед разрезом. «Гости пришли, но хозяйки нет. Плохо».
«Я не приду, Дима».
«Что значит «не приду»? Ты обижена изза котлет? Злата, не веди себя как ребёнок. Возвращайся». Он не просил, а приказывал, уверенный, что его слово закон.
«Я подаю на развод». На линии послышался тихий шёпот музыки и звон бокалов, его вечер продолжался.
«Понимаю», пробормотал он с ледяным смехом. «Ах, так ты решила проявить независимость. Посмотрим, как долго продержишься. Три дня?» Он повесил трубку, не веря в свои слова. Для него я была лишь временно вышедшей из строя вещью.
Наша встреча произошла через неделю в конференцзале его офиса. Он сидел во главе длинного стола, рядом лоснящийся адвокат с лицом карточного шулера. Я пришла одна, нарочно.
«Наслаждалась? улыбнулся Дима своей привычной снисходительной улыбкой. Я готов простить тебя, если, конечно, ты извиняешься за этот цирк». Я безмолвно положила на стол разводные бумаги. Его улыбка исчезла. Он кивнул адвокату.
«Мой клиент готов пойти навстречу», начал адвокат ласково. «Учитывая твоё, скажем, нестабильное эмоциональное состояние и отсутствие дохода». Он протянул папку.
«Дмитрий оставит тебе машину и выплатит алименты на шесть месяцев. Сумма щедра, поверь. Ты сможешь снять скромное жильё и найти работу». Я открыла папку: предложенная сумма была унизительной, едва покрывала пыль под столом.
«Квартира, конечно, остаётся у Дмитрия», продолжал адвокат. «Она куплена до брака». Бизнес тоже был его. Совместных активов почти не было. «Я вела домашний очаг», тихо, но уверенно сказала я. «Создавала уют, который он использовал для деловых приёмов».
Дмитрий фыркнул. «Уют? Приёмы? Любая горничная справилась бы лучше и дешевле. Ты была лишь красивым аксессуаром, который сейчас тоже уже не в моде». Его слова ранили, но вместо слёз во мне вспыхнуло гневное пламя.
«Я не подпишу», оттолкнула я папку.
«Ты не понимаешь», вмешался Дима, наклонившись. Его глаза сузились. «Это не предложение, а ультиматум. Либо берёшь и уходишь молча, либо ничего». Он наслаждался своей речью.
«Ты ничто без меня. Пустое место, даже котлеты не сможешь приготовить. Что ты будешь делать в суде?» спросил он. Я впервые посмотрела на него не как на мужа, а как на незнакомца. В его взгляде я увидела не сильного мужчину, а испуганного мальчишку, боящегося потерять контроль.
«Встретимся в суде, Дима. И я не приду одна». Я вышла, чувствуя его жгучий, ненавистный взгляд за спиной. Дверь за мной с глухим хлопком закрылась, отрезая прошлое. Я знала, что он будет пытаться меня разрушить, но теперь я была готова.
Суд прошёл быстро и унизительно. Адвокаты Дмитрия изображали меня как инфантильную паразитку, возомнившуюся изза «провального ужина». Мой адвокат пожилая спокойная женщина не спорила, а методично предъявляла чеки и выписки. Чеки за продукты того самого «непрофессионального» обеда, счета за химчистку его костюмов перед важными встречами, билеты на мероприятия, где он заводил полезные контакты. Это доказывало, что я была не паразитом, а неоплачиваемым сотрудником.
В итоге я получила чуть больше, чем он предложил, но гораздо меньше, чем заслуживала. Главное было не в деньгах. Главное я не позволила себя топтать.
Первые месяцы были тяжёлыми. Я сняла крошечную студию на последнем этаже старого дома. Денег было в обрез, но впервые за десять лет я засыпала без страха услышать очередное унижение утром.
Однажды, готовя ужин для себя, я ощутила радость от еды. Я вспомнила его слова: «Это пахнет бедностью». Что, если бедность может пахнуть дорого? Я начала экспериментировать, превращая простые ингредиенты в изысканные блюда. Три вида мяса, дикий ягодный соус те самые котлеты, которые он когдато выкинул. Я создала полуготовые наборы ресторанного уровня для занятых, но требовательных людей.
Я назвала проект «Ужин от Златы». Открыла простую страницу в соцсетях, сначала заказов было мало, но потом словозасловом поток рос. Поворотный момент наступил, когда к мне обратилась Лариса, жена одного из бывших партнёров Дмитрия. Она вспомнила наш «разрушенный» ужин и попросила попробовать мои знаменитые котлеты. Лариса опубликовала восторженный отзыв в своём блоге, и заказы пошли полным ходом.
Шесть месяцев спустя я арендовала небольшую мастерскую, наняла двух помощников, а мой концепт «домашняя изысканность» стал трендом. Крупная сеть супермаркетов обратилась ко мне с предложением стать поставщиком премиумлиний. Презентация прошла безупречно: я говорила о вкусе, качестве, экономии времени для успешных людей, предлагала не просто еду, а образ жизни. Когда спросили о цене, я назвала цифру, от которой сама задохнулась. Они согласились без торга.
В то же время я слышала новости о Дмитрии. Его самоуверенность сыграла с ним злую шутку. Он вложил все деньги, в том числе кредиты, в рискованный строительный проект за границей, уверенный, что сорвёт jackpot. Партнёры предали его, отказываясь работать с «разведённым» человеком. Проект рухнул, оставив Дмитрия под обломками долга. Сначала он продал бизнес, потом машину, а последней была квартира его «непробиваемая крепость». Он остался на улице с громадными долгами.
Часть контракта с сетью включала благотворительную программу. Я должна была выбрать фонд и стать его спонсором. Я выбрала городской столовую для бездомных, не ради PR, а ради себя. Однажды я пришла туда в простой одежде, став волонтёром. Я хотела увидеть всё изнутри: запах варёной капусты, дешёвый хлеб, усталые, безразличные лица в очереди, шум голосов. Я раздавала блюдо за блюдом гречку и гуляш. И вдруг замерла.
Он стоял в очереди. Хромой, с густой щетиной, в странном слишком большом пальто, опускал взгляд, стараясь не встретиться с кемто. Страх перед тем, чтобы его узнали был очевиден. Очередь продвигалась, и он оказался передо мной. Он протянул пластиковую тарелку, не поднимая головы.
«Здравствуйте», тихо сказала я. Он вздрогнул, с огромным усилием поднял глаза. В их взгляде пробежали неверие, шок, ужас и, наконец, подавленная стыдливость. Он хотел чтото сказать, но звук не вышел. Я взяла половник и положила на его тарелку два крупных, розовых котлета те самые, которые я создала для столовой, чтобы люди, потерявшие всё, могли почувствовать себя людьми за ужином.
Он посмотрел на меня, потом на еду, на котлеты, которые когдато летели в мусор под его смехом. Я ничего не сказала, не обвинила, не хихикнула. Я просто смотрела спокойно, почти безразлично. Весь гнев, вся обида, что кипела во мне годами, превратились в холодный пепел.
Он молча взял тарелку и, склонившись ещё глубже, прошёл к дальнему столику. Я наблюдала, как он уходит, не чувствуя победы, не ощущая радости от мести. Было лишь странное пустое чувство завершения. Круг замкнулся.
История подошла к концу. В том тихом, пахнущем капустой приюте я поняла, что победителем не тот, кто стоит на ногах, а тот, кто нашёл силы встать после того, как его раздавили. И кормить того, кто это сделал.
