**Больная любовь**
Думаешь, эта вольная птица долго продержится в браке? пыталась образумить меня Света.
Поживем увидим, блаженно улыбался я, не подозревая, что эти слова станут девизом всей моей жизни. И проклятием.
Тот вечер помнится, будто вчера. Душный банкет, запах дорогих духов, болтовня о деньгах, фальшивые улыбки. С бокалом в руке я думал, как мне всё надоело. Уже собрался уйти, как вдруг за спиной раздался звонкий женский смех. Обернулся, будто дернули за невидимую нить.
И увидел её. **Анфису**. Она жестикулировала, рассказывая что-то мужчинам. Стройная, в простом платье, но с таким огнём в карих глазах, что мой аккуратный, предсказуемый мир рухнул в одно мгновение.
Кто это? спросил я у старой знакомой Светы.
Моя подруга Аня, вздохнула та. Предупреждаю, это стихийное бедствие в юбке. С ней как в полёте захватывает, но можно разбиться.
Я не услышал предупреждения, потому что был как под гипнозом. Для меня, выросшего в семье профессоров, где даже за завтраком обсуждали научные статьи, Анфиса стала воплощением самой жизни. Это была любовь с первого взгляда. Или, точнее, диагноз, который не лечится.
Мы поженились через полгода, наперекор родителям.
Она тебя сломает, сынок, говорил отец, глядя на меня поверх очков. Эта девчонка не для семьи создана.
Она ядовитая лиана, добавляла мать. Будет душить, пока не высосет все соки.
А я видел только солнце и думал: именно урагана не хватало в моей размеренной жизни.
Первые месяцы брака были безумием. Анфиса могла разбудить меня среди ночи: «Серёжа, смотри, какая луна! Поехали на реку!» и мы ехали. Она запросто заговаривала с бомжами у подъезда, и через пять минут они рассказывали ей всю свою жизнь. Она была хаосом. А я вдыхал этот хаос, как узник, впервые почувствовавший свободу.
Потом грянул гром.
Кризис ударил внезапно. Мой бизнес, дело всей жизни, рухнул за считанные месяцы. Я пытался спасти хоть что-то, но тщетно. Однажды пришёл домой с пустыми глазами, будто земля ушла из-под ног.
Анфиса встретила меня не с объятиями. Стояла, скрестив руки, и смотрела холодным, чужим взглядом.
Ну что, гений? Проиграл? её голос резал, как лезвие.
У меня перехватило дыхание.
Аня, я пытаюсь
Ты пытаешься вытащить тонущий корабль, перебила она. А я не хочу тонуть. Мне нужна твёрдая земля. Ты мне её больше не даёшь. Прости.
Она собирала вещи у меня на глазах. В горле стоял ком.
Подожди пожалуйста голос сорвался на шёпот. Я всё исправлю!
Она остановилась, взяла паспорт и сунула его в сумку. В её взгляде не было ни любви, ни сожаления. Только ледяное раздражение.
Серёжа, хватит унижаться. Не звони. Не ищи. Пока!
Дверь хлопнула. Этот звук отозвался в груди физической болью. Я рухнул на пол и плакал, как ребёнок. Мир потерял краски.
Анфиса вернулась через полгода.
Открыл дверь а там она. Похудевшая, загорелая, пахнущая чужими духами. У меня подкосились ноги.
Ну что, сказала она, проходя мимо. Тот финансист оказался занудой. У него даже музыка в машине классика.
Она сказала это так, будто вернулась из магазина, а не из постели другого.
И вместо того чтобы выгнать её, я почувствовал дикую радость. Она вернулась! Выбрала меня!
Прости я был слабым подвёл тебя
Я поднял на неё глаза и увидел не раскаяние, а удовлетворение. Она всегда была права. А я нет.
Были и другие уходы.
Сначала «гуру», увёзший её в горы «искать просветление». Я две недели не выходил из дома. Потом «настоящий мужчина» мускулистый, с наглой ухмылкой. Я случайно увидел их в парке. Он что-то шепнул ей на ухо, и она засмеялась тем самым смехом, который когда-то пронзил моё сердце. В глазах потемнело.
И каждый раз она возвращалась. И каждый раз я был дома, чтобы открыть дверь.
Та самая Света, что нас познакомила, однажды схватила меня за плечи:
Серёжа, очнись! Она тебя использует! Хвасталась, что ты снова извинялся! ЗА ЧТО?
За то, что я недостаточно интересен. Это моя вина.
Я был не мужчиной. Я был ковриком у двери. Залом ожидания для Анфисы. И самое страшное я согласился на эту роль. Потому что жизнь без неё казалась страшнее любой боли.
Однажды ночью я сломался. Вошёл в спальню. Она спала, разметавшись по моей половине кровати.
Скажи, зачем ты возвращаешься ко мне? прошептал я.
Она потянулась и улыбнулась той самой улыбкой.
Потому что ты мой дом, Серёженька. Ты всегда ждёшь.
В этих словах не было любви. Только удобство. И это ранило больнее всех её измен. Но когда она обняла меня, вся моя гордость растворилась в её прикосновении.
Я стыдился себя, но не мог её отпустить.
Анфиса снова уехала в тот день, когда я чуть не потерял последнее, что оставалось от меня настоящего.
На этот раз с художником, «тонкой натурой», как она сказала, бросая презрительный взгляд на мои галстуки.
И тогда позвонили: у отца инсульт.
Я мчался по городу, вспоминая его слова: «Она сломает тебя, сын». Я думал, он о карьере. А он говорил о душе.
Отец лежал бледный, с перекошенным лицом. Глядя на его беспомощную руку, я вдруг увидел в нём себя. Его сломала болезнь. Меня любовь.
Простите, прошептал я матери. Я вас не слушал.
Мы ждали, что ты очнёшься, тихо ответила она.
Вернувшись домой, я сделал то, что давно должен был. Упаковал её вещи. Не выбросил просто закрыл дверь и написал на листе: **«Зал ожидания закрыт»**.
Самое трудное было не ответить, когда она написала: «Скучаю по нашему кофе. Он тут пьёт какую-то дорогую пыль». Рука сама потянулась к телефону. Но я вспомнил лицо отца. И промолчал.
Она не поняла. Посыпались звонки, сообщения сначала удивлённые, потом злые, потом насмешливые: «Серёженька, чахнешь без меня?»
Я молчал.
Однажды она просто приехала.
Серёжа, принеси мой чемодан из машины!
Ты не поняла, сказал я тихо. Здесь больше нет твоего дома.
В её глазах мелькнул страх. Она потеряла контроль.
Ты заболел?
Да, Аня. Я был болен. Но теперь выздоравливаю. А ты моя болезнь.
Было невыносимо трудно. Как ломка. Но меня держали тихие вечера с отцом, молчание матери. И собственная воля, которую я впервые направил на себя, а не на ожидание.
Через полгода Анфиса прислала открытку с тропиков: **«Никто не ждал меня так, как ты»**.
Я отвёз её вещи на склад. Не из злости. Просто гигиена. Освобождение места для своей жизни.
Как-то Света позвала меня на выставку.
Не бойся, твоей «бури» тут не будет, пошутила она.
Я уже не боялся. Просто смотрел на картины, пил вино и ловил на себе взгляд женщины не ослепительной, как Анфиса, но с тёплыми, спокойными глазами. Мы говорили об искусстве, книгах. И мне не приходилось притворяться.
Провожая её, я вдруг понял: я не боюсь. Не боюсь сказать не то, не боюсь обидеть. Было спокойно.
Оказывается, можно просто быть собой.
Что бы ни было дальше это будет **моя** жизнь. Без вечного ожидания в пустом зале.
