**Сон о свекрови**
*«Твоё место у моих ног, служанка!»* гремел голос свекрови. После инсульта я наняла для неё сиделку женщину, которую она ненавидела всю жизнь.
*Ты опять передвинула мою сковородку, Кать?*
Голос Валентины Сергевны впивался в воздух, как лезвие. Он въедался в кухонные стены, пропитывал дерево стола, и даже узоры на кафеле, казалось, тускнели от его звона.
Катя медленно обернулась от раковины, вытирая руки о фартук. Сковородка тяжёлая, чугунная, реликвия свекрови стояла на самой дальней конфорке, куда сама Валентина Сергевна поставила её утром. На своё, как она считала, единственно верное место.
Я её не трогала, Валентина Сергевна.
Не трогала, да? Тогда кто? Домовой? губы свекрови искривились в усмешке, её колючий взгляд скользнул по кухне. По некогда любимой Катиной кухне, превратившейся в поле боя, где Катя проигрывала сражение за сражением.
Всё здесь дышало чужим, навязчивым порядком. Банки с крупами стояли не по алфавиту, как любила Катя, а по росту словно солдаты на плацу. Полотенца висели не на крючках, а были перекинуты через ручку духовки, и это сводило Катю с ума. Мелкий, удушающий хаос, притворявшийся идеальностью.
Я же просто спросила, Валентина Сергевна взяла с тарелки огурец и громко хрустнула. В своём доме, надеюсь, я имею право спросить?
*«В своём доме»*. Эту фразу Катя слышала по десять раз на дню. Хотя квартира принадлежала Олегу, её мужу. *Их* квартира. Но свекровь вела себя так, будто это её родовое гнездо, а они с сыном лишь временные жильцы.
Катя промолчала. Спорить с ней было всё равно что биться головой о стену. Она вернулась к мытью посуды. Вода тихо журчала, смывая мыльную пену и её непролитые слёзы.
Вечером пришёл Олег. Муж. Сын. Он поцеловал мать в щёку, затем мельком, почти формально, коснулся губами Катиных волос.
Устал как собака. Что на ужин?
Картошка с курицей, ответила Катя, не отрываясь от плиты.
Опять? тут же встряла Валентина Сергевна со своего «поста» на табуретке. Олеженька, сыночек, я же говорила тебе нужно настоящее мясо. А она тебя одним сыром кормит, скоро прозрачным станешь.
Олег устало вздохнул и ушёл в комнату. Он никогда не вмешивался. Его позиция была проста и удобна: *«Это ваши женские дела, разбирайтесь сами»*. Он не видел войны. Только мелкие бытовые стычки двух женщин, которых якобы одинаково любил.
Позже, когда они остались на кухне вдвоём, Валентина Сергевна подошла к Кате вплотную. От неё пахло дорогими духами и чем-то тяжёлым, властным.
Послушай, девочка, прошипела она так, чтобы Олег не услышал. Ты здесь никто. Просто приложение к моему сыну. Инкубатор для моих будущих внуков, не больше.
Она взяла салфетку и брезгливо вытерла несуществующее пятно.
Запомни раз и навсегда: твоё место у моих ног. Ты прислуга, и ничего больше.
И в этот момент её лицо странно перекосилось. Правый уголок губы пополз вниз, рука с салфеткой бессильно упала. Валентина Сергевна пошатнулась и медленно сползла на пол.
В больничном коридоре пахло стерильностью и чужим горем. Олег сидел, схватившись за голову.
Инсульт Врач сказал, теперь нужен постоянный уход. Правая сторона парализована.
Он поднял на Катю покрасневшие глаза. В них не было боли только раздражение и холодный расчёт.
Кать, я не смогу. Работа, ты же знаешь. Теперь это полностью на тебе. Ты же жена это твой долг.
Он говорил это так, будто передавал ей эстафету в забеге, с которого сам только что сошёл.
Он будет приходить. Навещать. Контролировать. А вся чёрная, ежедневная работа ляжет на неё.
Катя смотрела на него и впервые за много лет не чувствовала ничего. Ни жалости, ни обиды. Только пустоту. Выжженное поле.
Она кивнула.
Вернувшись домой, в опустевшую, но теперь уже безхозяйную кухню, Катя подошла к окну. Во дворе, на детской площадке, гуляла со своей маленькой дочкой Светой соседка с пятого этажа Вероника.
Молодая, громкая, которую Валентина Сергевна ненавидела лютой, неприкрытой ненавистью за звонкий смех, слишком короткие юбки и «нахальный взгляд».
Катя смотрела на неё долго, не отрывая глаз. А потом в её голове созрел план. Холодный, чёткий и жестокий. Она достала телефон и нашла в контактах её номер.
Вероника? Добрый день. Мне нужна сиделка для свекрови.
Валентину Сергевну привезли через неделю. Она сидела в инвалидной коляске, закутанная в плед. Правая сторона тела её не слушалась, речь превратилась в невнятное бормотание, но глаза
Глаза остались прежними. Властными, колючими, полными нерастраченной злобы.
Когда в комнату вошла Вероника, в тех глазах вспыхнуло такое пламя, что, казалось, вот-вот загорятся шторы. Она узнала её.
Добрый день, Валентина Сергевна, Вероника улыбнулась своей самой обезоруживающей улыбкой. Я Вероника, теперь буду ухаживать за вами.
Свекровь издала горловой, клекочущий звук. Её левая, здоровая рука сжалась в кулак.
Кать, выйди, пожалуйста, мягко попросила Вероника. Нам с нашей подопечной нужно познакомиться.
Катя молча вышла и прикрыла дверь. Она не подслушивала. Ей хватило воображения, чтобы представить, что сейчас происходит в той комнате.
Вероника была идеальным орудием. У неё был редкий дар полный иммунитет к чужой ненависти.
Первым делом она распахнула окно:
Ой, какий свежий воздух! Давайте проветрим вашу темницу.
Затем включила радио. Весёлая попса, которую свекровь презрительно называла «трясовиной». Валентина Сергевна бурчала и яростно вращала глазами. Вероника, вернувшись к ней с тарелкой протёртого супа, понимающе кивнула:
Нравится? Я тоже люблю эту песню! Под неё так хорошо дела справлять!
Она кормила её с ложки, игнорируя попытки свекрови оттолкнуть еду. Суп стекал по подбородку, пачкал дорогую ночную сорочку.
Ну что вы, как маленькая, беззлобно ворчала Вероника. Не хотите по-хорошему будет по-плохому. А испачкаетесь я вас переодену. Мне не сложно.
Олег приходил вечером. Валентина Сергевна перед его визитом преображалась. В её глазах плескалась вселенская скорбь. Она тянула к нему здоровую руку, бормотала, показывала на Веронику.
Мам, не волнуйся, Олег гладил её по руке, избегая смотреть на сиделку. Вероника хорошая девушка. Она о тебе позаботится.
Он приносил апельсины, сидел полчаса и уходил, с явным облегчением выдыхая на лестничной площадке.
Катя наблюдала за всем со стороны. Она почти не заходила в комнату свекрови. Она просто давала Веронике деньги и короткие инструкции:
Сегодня можно поменять местами её фотографии на комоде. И поставь вазу с цветами. Она терпеть не может запаха лилий.
Вероника выполняла поручения с энтузиазмом. Она переставляла мебель, читала вслух женские романы. Однажды Вероника привела свою дочь Свету. Девочка, смеясь, бегала по комнате, трогала фарфоровых слоников священную коллекцию свекрови.
Валентина Сергевна заходилась в беззвучном крике. Слёзы бессилия катились по её щекам. Она смотрела на Катю, заглянувшую в комнату, и в её взгляде была мольба. Впервые в жизни она *умоляла* свою невестку.
Катя холодно и спокойно посмотрела на неё:
Вероника, проследи, чтобы Света ничего не разбила, сказала она и вышла. Месть была блюдом, которое она подавала чужими руками.
Развязка наступила неожиданно. Однажды, когда Вероника «наводила порядок» в шкафу, с верхней полки упала тяжёлая деревянная шкатулка.
Раскрывшись, она высыпала на пол пожелтевшие письма, фотографии и толстую тетрадь.
Кать, иди сюда, позвала Вероника. Кажется, мы нашли клад.
Валентина Сергевна, увидев тетрадь, издала протяжный стон. Катя подняла её. Это был дневник.
Вечером, когда Вероника ушла, Катя села на кухне и открыла первую страницу.
То, что она прочитала, перевернуло всё. Дневник был написан не властной Валентиной, а молодой, влюблённой Валей.
Она писала о своём первом муже, лётчике-испытателе Андрее, которого обожала до безумия. О его гибели. О том, как осталась одна на седьмом месяце беременности.
Она родила сына, назвала его Андреем. А через два года, во время эпидемии гриппа, мальчик умер. *«Небо забрало мужа, земля сына»*, было выведено дрожащим почерком.
Потом были годы нищеты. Второй муж, отец Олега, тихий и безвольный, за которого она вышла от отчаяния. Рождение Олега её последняя надежда.
И панический, животный страх, что он вырастет таким же слабым, как его отец. Она пыталась закалить его характер своей жестокостью.
*«Я хотела воспитать воина, а получился Олег»*, было написано на одной из страниц.
Она писала о своей чёрной зависти к тем, у кого жизнь складывалась легко. К тем, кто мог смеяться так громко, как та девушка с пятого этажа. Она ненавидела не их, а свою собственную искалеченную судьбу. Катя читала всю ночь.
Утром она пришла к Веронике. Молча протянула ей дневник.
Прочти.
Вероника читала, сидя на скамейке во дворе. Когда она вернулась, её лицо было серьёзным.
Ужас, выдохнула она. Бедная женщина. Но, Кать, это её не оправдывает.
Не оправдывает, согласилась Катя. Но я больше не могу. Месть стала бессмысленной. Это как бить сломанную вещь.
С этого дня всё изменилось. Вероника больше не включала радио. Вместо этого она ставила старые пластинки с песнями, которые упоминались в дневнике. Она нашла на полке томик Есенина. Сначала Валентина Сергевна не верила, но однажды, когда Вероника читала ей вслух, по её щеке медленно скатилась слеза.
Катя тоже стала заходить в комнату. Она приносила свекрови зелёный чай, садилась в кресло и спокойно рассказывала о своём дне.
Когда пришёл Олег, он не узнал квартиру.
А почему музыка не играет? Маме же нужен позитив!
Ей нужен покой, Олег, тихо ответила Катя. И ей нужен сын. Не гость на полчаса, а настоящий сын.
Она протянула ему дневник.
Прочти. Может, наконец узнаешь, кто твоя мать на самом деле.
Того вечера Олег ушёл с дневником и не вернулся. Катя не звонила. Она просто жила дальше.
Он появился через два дня постаревший, с тёмными кругами под глазами. Долго стоял в коридоре, прежде чем зайти к матери. Катя услышала его тихий голос:
Его звали Андрей, да? И моего брата тоже Андрей?
Валентина Сергевна вздрогнула. В её глазах мелькнул ужас.
Я ничего не знал, мама. Ничего. Я думал, ты всегда была такой сильной он горько усмехнулся. Ты всю жизнь боялась, что я вырасту слабым. И я им стал. Прятался за твоей спиной. За спиной Кати. Я просто плыл по течению. Прости меня, мама.
В тот момент Валентина Сергевна сжала его руку слабо, но осознанно.
Когда Олег вышел, Катя, как всегда, была на кухне. Он подошёл и встал рядом.
Я записал маму на реабилитацию. Буду возить её сам. И Веронике платить сам. Это моя ответственность. Всегда была, он замолчал на секунду. Кать я не знаю, как всё исправить. Но я хочу попробовать. Если ты позволишь.
Она остановилась и посмотрела на него. В его глазах была настоящая боль.
Мой руки, сказала она спокойно. И достань другую доску. Будешь резать огурцы.
Олег на миг замер, а потом на его лице появилась тень улыбки.
**Эпилог**
Прошло два года.
Осенний вечер окутывал кухню мягким золотистым светом. В воздухе пахло печёными яблоками и корицей. Катя достала из духовки форму.
На кухню вошёл Олег, поддерживая под руку мать. Валентина Сергевна шла медленно, опираясь на трость, но шла сама. Её речь ещё была немного замедленной, но уже чёткой.
Осторожно, мам, порог, мягко предупредил Олег.
Они сели за стол.
Пахнет чудесно, сказала Валентина Сергевна, глядя на яблоки. Из её уст это звучало как настоящий комплимент.
Катя поставила перед ней тарелку.
Угощайтесь.
Она не простила. Не забыла ни одного слова, ни одного унижения. Она просто поняла. Осознала, что за каждым чудовищем может стоять искалеченный человек. Это понимание не принесло любви, но дало покой.
Её отношения с Олегом тоже не стали сказкой. Они заново учились говорить. Иногда ссорились. Но теперь Олег не убегал оставался, слушал, пытался понять. Он учился быть не только сыном, но и мужем. И будущим отцом их ребёнка, о котором Катя узнала лишь неделю назад.
Она ещё не сказала ему. Она ждала подходящего момента не для сюрприза, а чтобы произнести это спокойно, как что-то естественное, часть их новой жизни, которую они отстраивали с нуля.
Катя взяла со стола печёное яблоко. Оно было тёплым и мягким. Она не выиграла войну.
Она просто пережила её и вышла с другой стороны. Не сломанная, не озлобленная. Просто целая. И этого было более чем достаточно.
