Помню, как тогда собиралась ехать к будущей свекрови. Подругизамужние, уговаривая меня, почти до краёв нервов довели:
Держись гордо, а то тебя на помойке нашли бы
Не дай им навязаться, сразу всё расправь по полочкам.
Свекрови хорошие бывают лишь редкостью
Ты же их счастье принесла, а не они тебе.
Ночь без сна, к утру выглядела я «красивее, чем гробовая покровка». На платформе встретились мы с Володой, а дальше две часы путь на электричке.
Электричка вела через небольшой городок, потом через берёзовый бор. Морозный воздух пахнул приближающимся Новым годом, снег искрился под солнцем, хрустел под ногами, а сосновые вершины шумели, шепча. Я уже замёрзла, но спасение пришло в виде деревеньки.
У калитки стояла крохотная, сухая старушка в заплатах телогрейки, в валенкахмеховках, в дырявом, но чистом платке. Если бы она меня не окликнула, я бы прошла мимо:
Аксинья, девица, я Устинья Петровна, мать Вовы. Поздороваймся. Стянула с морщинистой ладони меховую варежку, протянула её к руке. Крепкое, цепкое пожатие, взгляд изпод платка пронзительный. По сугробам пошли к избушке, построенной из почёрневших брёвен. Внутри тепло от раскалённой печки.
Чудо! Восемьдесят верст от Тульского района будто средневековье. Вода из колодца, туалетдырка во дворе, радио в каждом доме лишь редкость, полумрак в избушке.
Мама, давай свет включим, предложил Вова. Матушка кивнула, но с ноткой неодобрения:
Не лужи в свету сидеть, а то ложка в рот ускользнет? Глаз её упал на меня, конечно, сынок, конечно, я и сама собиралась лампочку закрутить. Вышла лампа над столом, тускло осветив метр вокруг.
Голодны, верно? Сварила лапшу, проходите к нашему столу, хлебать её. Мы сели, переглядывались, а она шептала ласковые слова, взгляд её настороженный, острый, будто душу разрезала. Глаза встречались, она хлопотала: хлеб резала, дрова в печь бросала, приговаривая:
Чайник поставлю, чай пить будем. Чайник с крышкой, крышка с шишкой, шишка с дырочкой, из дырочки пар. Чаёк не простой, ягодный, с малиновым вареньем, прогреет, отгонит болезнь.
Я чувствовала себя актрисой в кино эпохи Петра I. Слышала бы я уже голос режиссёра:
Съёмка завершена, всем спасибо.
Тепло, еда, чай с вареньем согрели меня, хотелось бы подушку притянуть на двести минут, но тутто пришло:
Дети, бегите в кулинарию, купите пару килограммов теста. Надо пирожков испечь, вечером Варвара и Григорий с семьями придут, Людмила из Тулы к будущей невестке заглянет. А я пока капусту пожарю, пюре сварю.
Пока готовились, Устинья Петровна выкатила изпод кровати кочан капусты, резала её, бормоча:
Кочан в кулинарии, кочерга в печи.
По деревне шли, все здоровались, мужики шапки снимали, кланялись, смотрели вслед.
Кулинария находилась в соседнем посёлке. Туда и обратно шли через лес, где ёлочки в снегу укутали ветви, солнце играло на снежных валунах, а обратно желтоватый свет ложился на землю. Зимний день короток.
Вернувшись в избушку, Устинья Петровна сказала:
Стряпайся, Аксинья. Я в огороде снег смету, чтоб мыши кору не испортили. Вову с собой возьму, снег под деревья бросать будем.
Теста тонна, я бы и не знала, что готовить, но Устинья подзуживала: Как бы ни была велика работа, начнёшьто сделаешь. Начало тяжко, конец сладок.
Осталась я одна с тестом, не умея, но стряпать надо было. Один пирожок круглый, другой длинный; один ладонь, другой в ладонь охватит. В одном начинка богата, в другом почти пусто. Один коричневый, как хлеб, другой светлый, как блин. Ох, устала я! Позже Вова раскрыл тайну: мать экзамен устроила, проверяя, подойдули я к драгоценному сыночку в жёны.
Гостей пришло море, все светловолосы, синеглазые, улыбающиеся. Я пряталась за Вовой, стеснялась.
Круглый стол в середине комнаты, меня поставили на почётное место на кровать с ребёнками. Кровать как панцирь, колени выше головы, потолок уставился, дети прыгали, у меня чуть морская болезнь не началась. Вова принёс ящик, покрытый одеялом. Я сидела в нём королевой, все смотрели.
Я ни капусту, ни жареный лук не ела, а со всеми смеялась, за ушами трещало!
Смутилось. У будущей свекрови узкая кровать у печки, остальные в зале. «В избе тесно, но лучше вместе». Меня посадили на кроватьгостя, специально из резного комода, сделанного ещё отцом Вовы, достали накрахмаленное постельное бельё, ложиться страшно. Устинья Петровна расстилала и говорила:
Ходи, изба, печь, а хозяйке негде лечь!
Все родственники улеглись на пол, на старые шабалы, которые сошли с чердака.
Хочу в туалет. Вырвалась из панцирного плена, ногой пол щупаю, чтоб ни на кого не наступить. До сеней добралась благополучно, там темно. Какоето хвостатое существо терлось о ноги. Я перепугалась, думала, что крыса, но все засмеялись: это котёнок, днём бродил, к ночи к дому вернулся.
В туалет пошла с Вовой, двери нет, лишь перегородка. Вова стоит спиной ко мне, светит спичкой, чтобы в нужник не упала.
Вернулась, упала в кровать и уснула: воздух свежий, машин нет только деревенская тишина.
Так я и вспоминаю тот зимний день, когда к будущей свекрови ехала, как будто в старинной сказке, где каждое слово пахнет морозом и мёдом домашнего чая.
