Вернулась домой и вижу муж мои вещи в мусорные мешки запихивает.
Ты мне объясни, зачем?! вскипела я. Этот монстр в гостиной он зачем?! Старый диван был нормальный!
Людмила Сергеевна стояла посреди комнаты, скрестив руки, и смотрела на огромное кожаное чудовище молочного цвета, которое заняло пол-гостиной. Оно выглядело как иностранец на деревенской свадьбе неуместно, чужеродно и слишком пафосно для их уютной хрущёвки.
Нормальный? фыркнул Виктор, не отрываясь от телефона. Люда, ему пятнадцать лет! Пружины торчат, обивка дырявая. Ты сама сто раз говорила, что на нём спать невозможно, когда гости остаются.
Я говорила, что его надо перетянуть! А не менять на эту эту шкуру за бешеные деньги! Мы же копили на ремонт ванной!
А я решил, что гостиная важнее. Хватит жить как в совке. Посмотри стильно, современно. Натуральная кожа, итальянский дизайн.
Итальянский?! Иван Петрович, мы живём в панельке на окраине Екатеринбурга, а не в палаццо в Венеции! Откуда вообще деньги? Ты же говорил, что премию урезали.
Он наконец поднял глаза. Взгляд был холодный, отстранённый, и Людмиле стало не по себе. Таким она его не видела лет десять.
Нашлись, коротко бросил он. Не парясь, без кредитов. Считай, подарок семье.
Подарок, который никто не просил! Ты опять всё решил без меня! Как в последнее время!
Она махнула рукой и, чувствуя, как ком подкатывает к горлу, пошла в спальню. Хотелось хлопнуть дверью, но сдержалась лишь плотно прикрыла. Сил на скандал не было. Последние месяцы их отношения напоминали хождение по тонкому льду каждый шаг мог стать последним. Виктор стал чужим, замкнутым, вечно пропадал на «совещаниях», а на её вопросы отвечал односложно. Она списывала на кризис среднего возраста, на усталость. Убеждала себя пройдёт, надо просто перетерпеть.
Людмила села на край кровати и обвела взглядом комнату. Всё здесь было родным: вот комод, который Виктор сам собрал двадцать лет назад, вот её вышивка на стене, вот старенькое кресло, в котором она читала вечерами. Она вздохнула. Ну, диван. Переживём. Может, правда хотел как лучше…
Потянулась к шкафу, чтобы переодеться и замерла. Половина, где висели её платья и кофты, была пуста. Только пустые вешалки болтались. Сердце ёкнуло, потом заколотилось. Рванула к комоду ящики с бельём и свитерами пустые.
Холодный страх пополз откуда-то изнутри. Оглянулась и увидела. У балкона стояли три чёрных мусорных мешка, туго набитых. Людмила, шатаясь, подошла, дрожащими пальцами развязала один. Сверху лежало её любимое синее платье то самое, в котором была на юбилее у сестры. За ним домашний халат, свитер, связанный мамой…
Дверь открылась. На пороге стоял Виктор. Телефон он убрал. Лицо спокойное, почти безразличное.
Это что? прошептала Людмила, не узнавая свой голос.
Твои вещи, ровно ответил он.
Я вижу. Почему они… в мешках? Генеральную уборку затеял?
Виктор усмехнулся криво.
В каком-то смысле, да. Уборку. Облегчил тебе сборы.
Сборы? Куда? Мы едем?
Ты едешь, поправил он. Вернее, уходишь. Хочу, чтобы ты ушла. Сегодня.
Мир поплыл перед глазами. Людмила вцепилась в комод, чтобы не упасть. Воздуха не хватало. Слова не укладывались в голове.
Что?.. Ты что несешь? Виктор, ты пьян?
Трезв как стекло. И серьёзен как счёт в банке. Наш брак кончен, Люда. Я встретил другую. Хочу начать новую жизнь. Без тебя.
«Другую». Слово ударило как пощёчина. Людмила смотрела на человека, с которым прожила двадцать пять лет, родила сына, прошла через всё и не узнавала его. Перед ней стоял чужой. Жестокий.
Другую… повторила она. Когда?..
Уже не важно. Так получилось. Я её люблю. Она переезжает завтра.
Завтра. Вот зачем новый диван. Для неё. А старую жизнь в мусорные мешки.
Двадцать пять лет, прошептала Людмила. Ты просто… выкинул двадцать пять лет?
Не драматизируй. Были неплохие годы, но всё. Люди меняются. Я тебя больше не люблю.
Каждое слово было как удар молотка по стеклу. В голове мелькали картинки: вот они молодые на свадьбе, вот он несёт из роддома свёрток их Вовку, вот клеят обои в этой квартире, смеются… Куда всё делось?
А я? Куда мне идти? голос сорвался.
У тебя есть сын. Поживёшь у него. Квартира моя, ты знаешь родители оставили. На развод подам скоро. Алименты тебе не положены трудоспособная. Так что…
Развёл руками «сама понимаешь». Эта его расчётливость в такой момент была страшнее криков. Он всё решил. Упаковал её жизнь в мешки.
Вон, вдруг сказала она тихо, но твёрдо.
Чего?
Вон отсюда. Давай, выйди. Дай собраться.
Он замешкался, но кивнул.
Ладно. Такси для вещей вызови. Деньги оставлю в прихожей.
Вышел, прикрыв дверь. Людмила опустилась на пол среди разбросанных вещей. Слёз не было только пустота, чёрная дыра, в которую провалилась вся её жизнь.
Позвонила сыну. Вова ответил сразу.
Мам, что случилось? Ты как будто плачешь.
Вовочка… она сглотнула ком. Можно я к тебе? Ненадолго…
Конечно! Мам, ты с отцом поругалась?
Он меня выгнал, выдохнула она, и тут прорвало. Рыдая, рассказала про диван, мешки, про другую.
Так, мам, дыши, голос сына стал твёрдым. Слушай: вызывай такси и приезжай. Адрес помнишь? С ним не разговаривай. Просто бери вещи и вали. Я жду.
Положив трубку, Людмила почувствовала крохотное облегчение. Она не одна.
Надела пальто, взяла сумку, потащила к выходу мешки. Виктор сидел в гостиной на новом диване, смотрел телевизор. Даже не повернулся. В прихожей на тумбочке лежали деньги. Крупные купюры. Как плата за утилизацию. Она прошла мимо, не тронув. Гордость единственное, что осталось.
Однокомнатная Вовкина квартирка на окраине стала тихой гаванью. Сын встретил на пороге, забрал мешки, обнял крепко.
Всё, мам. Ты дома.
Заварил чай с мятой, усадил на кухне. Сам разбирал мешки, развешивал её вещи в своём шкафу, освободив лучшие полки. Людмила смотрела на его широкую спину, на сосредоточенное лицо, и сердце сжималось. Ему всего двадцать четыре, своя жизнь, работа, а тут ещё мать с мешками…
Вовка, я тебе мешать буду…
Даже не начинай, строго посмотрел он. Ты моя мать. Это твой дом. Сколько надо столько и будешь тут. Поняла?
Она кивнула.
Я не понимаю… Мы же нормально жили. Ну, ругались иногда, но чтобы так… В один день.
Мам, это не в один день, вздохнул Вова. Ты просто не замечала. Он год как сам не свой. Вечно в телефоне, пароли поставил, на выходные «в командировки» ездил. Я тебе говорил, помнишь? А ты отмахивалась.
Она помнила.
Кто она? тихо спросила.
ХЗ. Какая-то с новой работы, кажется. Моложе, конечно. Он как-то обмолвился, что у них «перспективная сотрудница» появилась. Ну, вот и доперспектились.
Людмила закрыла лицо руками. Перед глазами встала образ молодой, красивой, успешной, которая с лёгкостью разнесла её мир.
Первые дни были адом. Она почти не спала, тупо смотрела в окно. Ждала звонка вдруг передумает, извинится. Но телефон молчал.
Через неделю позвонила подруга Таня видимо, Вова ей всё рассказала. Люда, ты как? спросила Таня, и в её голосе дрожало такое же непонимание, с каким Людмила смотрела на своё отражение в зеркале пустое, постаревшее, сломленное.
Живу, выдавила она. Просто живу.
Слушай, а помнишь, мы с тобой давным-давно мечтали открыть крохотную лавку? Чайную или что-то вроде? С вышивками, травами, домашним вареньем Ты же всегда умела делать красивое из простого.
Людмила замерла. В голове всплыли картинки: кружева на подоконнике, запах чабреца, тёплый свет лампы над столом, рукописные этикетки на баночках.
Помню, прошептала она.
Так давай сделаем, сказала Таня твёрдо. У меня есть немного денег. Ты душа. Найдём уголок, назовём как-нибудь «Своё место». Выйдем на улицу. Подышишь.
Людмила ничего не ответила. Но на следующий день вышла в магазин. Потом в парк. Потом стала каждый вечер готовить что-то вкусное не для мужа, не по привычке, а для себя. Для сына.
Через месяц в тихом дворе на окраине появилась небольшая лавка с вывеской, сделанной Вовкиными руками: «Чай. Свое». Внутри пахло мятой, корицей и старыми книгами. На полках стояли банки с вареньем, плетёные корзиночки, самодельные свечи. На стене её вышивка.
Людмила не улыбалась часто. Иногда, вечером, стояла у окна, смотрела на уличный фонарь и вспоминала. Но больше не звонила.
Однажды Вова заглянул в лавку с букетом полевых цветов.
Мам, ты молодец, сказал он просто.
Она взяла цветы, вдохнула. И впервые за долгое время почувствовала как будто внутри что-то тихо, но навсегда щёлкнуло на своё место.
