**Крошки счастья на каменных ладонях**
Тридцать лет прожили в браке Игорь и Лидия Смирновы. Три десятилетия размеренной жизни, сотканной из привычек, молчаливого понимания и той особой нежности, что приходит на смену юной страсти. Они давно смирились, что их семья это тихий островок для двоих, где никогда не раздастся детский смех. Но на тридцать первый год Господь даровал им дитя.
Лидии было пятьдесят три. Врачи качали головами, соседки, прикрывая зависть набожными вздохами, шептали: «Зачем на старости лет мучиться? Не вытянешь». Но Лидия лишь гладила округлившийся живот, чувствуя под ладонью шевеление новой жизни. Она не пошла на аборт. Шла по весенним улицам, переваливаясь, как корабль под тяжёлым грузом грузом надежды.
И она вытянула. Родилась у них с Игорем дочь хрупкая, розовая, с раскосыми глазами, широко распахнутыми в незнакомый мир. Назвали Галей.
Но вскоре радость сменилась тревогой. Девочка была слишком тихой, вялой. Плохо брала грудь, а дыхание её иногда прерывалось хрипом. Участковый врач, избегая их взгляда, вынес приговор: «Синдром Дауна». Мир сузился до стен казённого кабинета, залитого мертвенным светом, и этого слова, тяжёлого, как камень на сердце.
Молча ехали потрясённые родители домой, в свою угасающую деревню. Врач, стараясь быть доброй, предложила похлопотать о месте в специнтернате. «Там деток развивают, учат»
«А потом? глухо спросил Игорь, вжимаясь в сиденье. В психушку?»
«В дом престарелых. Или в интернат», поправила она, и в этой поправке был весь леденящий цинизм системы.
Дорога казалась бесконечной. Первым заговорил Игорь, и голос его, всегда твёрдый, теперь дрожал:
«Не может быть Не для того она родилась, чтобы гнить в четырёх стенах среди чужих старух и потерянных людей. Не может».
Лидия выдохнула, будто ждала этих слов. Слёзы брызнули из её глаз, но это были слёзы облегчения.
«Я тоже так думаю. Сами вырастим. Сами и полюбим».
И ни разу за все последующие годы Смирновы не пожалели о своём решении. Галя росла. Её мир был мал, но ярок. Она радовалась простым вещам так искренне, что взрослые невольно заражались её восторгом: первым лучам солнца, воробьям в пыли. У неё был свой крошечный огородик несколько грядок, где она с матерью выращивала горох и морковь.
А ещё она обожала кур. Не просто кормила, а защищала, как страж, гоняя соседских котов. Разговаривала с ними на своём языке, и те, казалось, понимали.
Летом деревня оживала. Городские привозили внуков подышать воздухом, пахнущим сеном и дымком. Среди них был и Стёпа Власов, сорвиголова и заводила. Его побаивались, но уважали.
Под личиной хулигана в Стёпе билось доброе сердце. Он ломал рогатки, заступался за слабых. Однажды он увидел, как местные мальчишки дразнят Галю, кидаясь шишками. Девочка стояла, прижавшись к сараю, и тихо плакала.
Ярость Стёпы была страшной. Он разогнал обидчиков, потом аккуратно вытёр Гале слёзы: «Не бойся. Больше никто тебя не тронет». С тех пор он стал её ангелом-хранителем. Благодаря ему Смирновы стали отпускать дочь гулять.
Но деревня умирала. Закрыли школу, потом магазин. Раз в неделю приезжала лавка с скудным ассортиментом. Умирали старики, их дома зарастали бурьяном. Бабушку Стёпы забрали в город. Кузнец Рашид, перебравшийся когда-то из Казахстана, уехал туда, где его руки ещё были нужны.
Остались единицы. Смирновы потому что ехать им было некуда. Жили на пенсию Игоря и на гроши от «фирменного» хлеба Лидии. Раз в неделю она топила печь и пекла душистые караваи. За «смирновским» хлебом специально приезжали из соседних деревень.
Галю к печи не подпускали. Боялись. Огонь был единственным, чего трепетала Лидия.
А потом в их тишину ворвался рёв техники. Строительные машины, как доисторические чудовища, принялись крушить всё вокруг. Оказалось, пустующие дома скупил некто Крутов. Места здесь были благодатные: сосновый бор, чистая речка. Идеальные, чтобы убить их.
Самого Крутова почти не видели, но чувствовали его железную поступь: рёв бензопил, грохот бульдозеров. Он оградил свои владения трёхметровым забором с колючкой и камерами.
Когда стройка особняка закончилась, деревня вздохнула, но рано. Шум сменился ночными гулянками. Крутов любил оглушать мир праздником, которого никто не ждал.
Однажды летним утром Игорь с Лидией уехали за покупками. Галя, которой уже исполнилось восемнадцать, осталась дома. Её строго-настрого велели никуда не выходить. Лидия, с непривычным страхом в глазах, твердила: «Слышишь, дочка? Никуда. Эти на своих железных конях они тебя не видят. Задавят даже не заметят».
Вернувшись под вечер, родители не нашли Галю.
Тишина в доме была ледяной. Сердце Лидии провалилось в бездну.
Они бросились к соседям. Не видели. Тогда Игорь повёл жену к дому дяди Васи, местного чудака. Тот всегда проявлял к Гале странный интерес то конфетку даст, то платочек. О нём ходили тёмные слухи.
Но дядя Вася был пьян. Внятного ответа не добиться.
Последней надеждой был особняк Крутова. Оттуда доносились музыка и пьяные крики. Едва они подошли к воротам, на них нацелились камеры.
Не найдя звонка, Игорь стал бить кулаком в металл. Через время появился охранник здоровяк с пустым взглядом.
«Чего надо?»
«Нам к хозяину, голос Лидии дрожал. Ради Бога»
«А он вас ждёт?» усмехнулся тот.
«Парень, позови его, дело срочное», шагнул вперёд Игорь.
Из тени вышел сам Крутов невысокий, подтянутый, с холодными глазами. Выслушав, он хлопнул в ладоши: «Русик, собери ребят, прочешите лес».
Всю ночь жужжали квадроциклы. Их рёв давал Лидии призрачную надежду. Она сидела на крыльце, твердя: «Как она могла уйти? Я же запретила» Игорь молчал. Он был уверен это спектакль.
Галю нашёл дядя Вася. На краю болота, в камышах, болтался обрывок жёлтой ленты такой же, как на её кофте. Тело нашли неподалёку. Следователи сказали утонула. Синяки трупные пятна. Смирновы не поверили. Но бороться было нечем.
После похорон поползли шёпоты. Будто одна старуха видела, как Галя садилась на квадроцикл с «какими-то парнями». Но слухи быстро замяли, а старуха вскоре отперлась: «Померещилось».
Через год после трагедии Лидия слегла. По ночам Игорь слышал, как жена шепчет в темноте. Сначала думал с дочкой разговаривает. Прислушался и кровь застыла. Лидия не молилась. Она проклинала. Её слова были не просьбой, а заклятием, вбиваемым в саму твердь небесную.
Прошло три года. Выпускник мединститута Степан Власов, тот самый Стёпа, приехал в деревню. Взял с собой друга, Азамата, сына кузнеца Рашида.
Они не ожидали такого запустения. С одной стороны покосившиеся избы, с другой ржавеющий забор Крутова. Стёпа нёс Гале подарок микроскоп. Помнил, как она радовалась, разглядывая стрекоз.
Дверь в дом Смирновых была не заперта. В полумраке на кровати лежал Игорь. Казалось, спал.
«Живой?» Стёпа наклонился: «Игорь Петрович? Это я, Стёпа Власов».
Старик открыл мутные глаза.
«Зачем?»
«Вы меня узнаёте?»
«А Стёпка Взрослый А я один. Соседи заходят проверить, не помер ли».
«Вам надо в больницу. Я врач».
«Никуда не поеду. Моё место тут. С женой и с дочкой».
Стёпа онемел.
«Разве они?..»
«Галю убили, старик с трудом говорил. Лидия через три года умерла. Но отомстила да, отомстила им»
Силы оставили его. Стёпа сделал укол, накрыл пледом. «Пойдём к соседям. Надо всё узнать».
Соседка Татьяна рассказала за чаем: как Крутов делал вид, что помогает, а потом выяснилось его племянники признались ему в тот же вечер. «Заигрались», мол. Он всё замёл деньги, угрозы, поддельные экспертизы.
«А правда всплыла?»
«Дела Крутова пошли прахом. Сын влип в скандал, бизнес рухнул. Говорят, он стал затворником, боялся чего-то. Потом приполз к Лидии. Каялся, что покрывал убийц. Сулил деньги»
«И она простила?»
«Кто знает Но до дома он не дошёл. Утром нашли. В сердце стрела от арбалета».
Стёпа вспомнил дядю Васю.
«Так это он?!»
«Догадки, вздохнул муж Татьяны. У него ничего не нашли. Может, киллер».
«Это была кара, шепнула Татьяна. Сама нашла его».
Стёпа покачал головой.
«Нет. Где большие деньги, там смерть ходит рядом».
«Нет, упрямо сказала Татьяна. Это Оно. То самое, о чём Лидия молила. Возмездие».
Парни вышли. Татьяна окликнула Азамата:
«Передай отцу что я помню. Ладно?»
«Ладно», кивнул он.
Вряд ли передаст. Но Татьяна стояла на крыльце, улыбаясь в сумерки, уверенная, что где-то там далёкий Рашид тоже иногда вспоминает о ней о жизни, что осталась за ржавым забором прошлого.
