**Дневник. Встреча выпускников**
Они смеялись над ней, дразнили «каланчой», «жирафом в юбке». А потом, спустя годы, она пришла на вечер встречи
С детства Лизавета чувствовала себя чужестранкой. Ее высокая, угловатая фигура, длинные руки и неуклюжая походка выделялись среди стройных, ловких одноклассниц. Она была как дикая яблонька в аккуратно подстриженном саду.
Эй, каланча! дёрнул её за косу сосед по парте, Игорь. Смотри, а то головой в люстру врежешься!
Класс взорвался хохотом. Лизавета покраснела, уткнулась в тетрадь. Лучше молчать так безопаснее. Любой ответ лишь раззадоривал насмешников.
Дорога домой была её отдушиной. Они жили с матерью на окраине села, в маленьком доме, где пахло сушёной мятой и воском.
Лизонька, помоги-ка раскроить ситец, говорила мать, разворачивая ткань. Сошьём тебе платье к весне.
Она садилась за старенькую «Чайку», и под мерный стук машинки мир становился проще. Здесь, среди ниток и лоскутов, она чувствовала себя на своём месте.
Но школа возвращала всё на круги своя. Девчонки шептались, не стесняясь:
Ты видела её юбку? Словно из занавески сшита!
Да и ходит, как журавль по льду!
Лизавета проходила мимо, делая вид, что не слышит. А ночью, уткнувшись в подушку, спрашивала себя: почему у других всё так легко, а у неё словно собрано из чужих деталей?
После девятого класса она уехала в райцентр, поступила в техникум на швею. Новый город оглушал шумный, яркий, но давал надежду: «Здесь, может, всё будет иначе».
Иллюзия развеялась быстро. Уже на первой неделе одногруппницы тыкали пальцем:
Ты глянь, это она сама сшила? Шов кривой, как пьяный ёжик вязал!
Смех, шепот, знакомое жжение в глазах. Казалось, ничего не изменилось.
Как-то раз к ней подсела соседка по общаге, Наташка:
Лизка, ну ты хоть косы распусти, помаду купи! Может, тогда перестанешь выглядеть, как ходячий недочёт природы?
У меня нет помады, пробормотала Лизавета.
Ну и сиди в своём мешке! Наташка фыркнула.
Единственным спасением были чертежи. Преподавательница как-то похвалила:
У вас, Морозова, глаз алмаз.
Но в коридоре её ждали новые унижения. Однажды она уронила папку с лекалами. Девчонки загоготали:
О, наша Вера Холодная! Где же твой Олег Попов?
Она молча собирала бумаги, чувствуя, как подступают слёзы.
Девушки, знакомьтесь, раздался голос завуча. Виктор Сергеевич Соколов. Новый преподаватель по моделированию.
Он был непохож на остальных высокий, в идеально сидящем костюме, с бородкой и спокойными глазами.
Конструирование это не просто линии на бумаге, говорил он. Это умение видеть форму до её рождения. А для этого нужно терпение.
Слово «терпение» отозвалось в Лизавете. Это было единственное, чем она действительно обладала.
После пары он подошёл к ней:
Морозова? Ваши чертежи точны, как часы. Хотите в мою группу по моделированию?
Меня? она не поверила. Я же
Вы просто не верите в себя. Приходите в субботу.
Неделю она металась, но пришла. Кабинет пахнул мелом и тканью. Девчонки щебетали, разглядывая её скромную блузку.
Виктор Сергеевич начал урок:
Сегодня основа блузы. Ошибки не провал, а шаг к пониманию.
Когда он поправил её эскиз, его пальцы коснулись её запястья. Сердце забилось, как швейная машинка на толстой ткани.
У вас хорошая интуиция, сказал он. Дайте ей голос.
К вечеру она сшила первую блузу. Неровную, кривоватую.
Не выходит, прошептала она.
Он взял изделие, изучил:
В этом есть душа. Это живое.
Никто раньше не говорил ей таких слов.
С тех пор она бежала на его занятия. Руки перестали дрожать, строчка выравнивалась. Его взгляд стал теплее.
Однажды он заметил:
Вы знаете, когда шьёте не сутулитесь.
Правда? она расправила плечи.
Человек выпрямляется, занимаясь любимым делом.
Она улыбнулась впервые за годы.
После пар они иногда шли к автобусу. Молчание между ними было тёплым.
В вас стойкости на троих, как-то сказал он. Как будто ждёте чего-то важного.
Может, и жду, призналась она. Только сама не знаю чего.
Он посмотрел на неё чуть дольше, чем положено.
Годы пролетели. К выпускному Лизавета изменилась: осанка, взгляд, движения. Но внутри оставалась той же робкой девочкой.
На выпускной она надела платье собственного пошива синее, простое, идеально сидящее. Когда вошла в зал, гул стих.
Это ты сама? ахнула одна из её обидчиц.
Сама.
Виктор Сергеевич стоял у стены, смотрел на неё. В его взгляде не было преподавательской строгости только тепло.
Под звуки вальса он пригласил её.
Вы выросли, прошептал он. Во всех смыслах.
Она улыбнулась не от счастья, а от понимания: её наконец увидели.
Их свадьба была тихой. Потом работа на фабрике, первые заказы, своя мастерская. Через десять лет её брючные костюмы украшали витрины столичных магазинов, а имя Морозовой знали как мастера, который шьёт не ткани судьбы. На встрече выпускников она вошла последней, в длинном пальто из тонкой шерсти, седые пряди выбились из узла. Никто не крикнул «каланча». Все вставали, когда она подходила. Игорь, теперь с прилизанными волосами и округлым лицом, протянул руку: «Извини». Она кивнула не прощения ради, а потому что давно переросла обиду. В уголке зала стоял старый манекен, на нём выцветшее платье из ситеца. Под ним табличка: «С чего всё началось». Лизавета постояла у него, коснулась ткани и улыбнулась, как тогда, в кабинете с мелом и тканью, когда впервые услышала: «В этом есть душа».
