И куда это ты собралась? голос Антонины Семёновны прозвучал холодно, как зимний ветер за окном.
Алевтина тяжело вздохнула, застёгивая рюкзак. Внутри всё сжалось от этой интонации знакомой, как старый шрам, предвещающей долгий и мучительный допрос.
На работу, мама, ответила она, стараясь говорить ровно.
Какую ещё работу?! вскрикнула Антонина Семёновна, голос её взметнулся, будто сорвавшаяся с цепи птица. У тебя сегодня выходной! Я помню! Ну-ка, признавайся, куда ты на самом деле собралась?
Алевтина обернулась. Мать стояла в дверном проёме, руки скрещены на груди, словно часовой у ворот тюрьмы.
Меня попросили подменить в аптеке. Лишние деньги не помешают, объяснила она спокойно.
Врёшь! выпалила Антонина Семёновна, шагнув вперёд. Думаешь, я не вижу? Опять нагуляться с каким-нибудь ветрогоном собралась! Неблагодарная! Я тебя подняла, жизнь тебе отдала, а ты мне в глаза лжёшь!
Лицо матери пылало, как раскалённая печь.
Алевтина посмотрела ей прямо в глаза. В этом взгляде было столько усталости, столько накопленной боли, что Антонина Семёновна на мгновение замолчала.
Можешь пойти со мной, раз не веришь, тихо сказала Алевтина и, не дожидаясь ответа, вышла за дверь.
Голос матери нёсся вслед, но слова тонули в гуле улицы.
По дороге в аптеку мысли Алевтины бились, как мотыльки о стекло. Двадцать четыре года. Двадцать четыре года, а она живёт под таким надзором, будто ей двенадцать. Это же ненормально, думала она, переступая через трещину в асфальте. Другие девушки её возраста уже давно снимают квартиры, строят карьеры, встречаются. А она? Даже в институт не смогла поступить.
Воспоминание кольнуло, как иголка. Тогда она мечтала о медицинском. Готовилась, сдала экзамены, прошла по баллам. Но мать устроила такой скандал, что Алевтина сдалась.
Зачем тебе этот институт? Там же одни развратницы! А я? Кто обо мне заботиться будет? орала тогда Антонина Семёновна.
И Алевтина уступила. Как всегда.
Мать устроила её в аптеку у дома. Пять минут ходьбы.
«Чтобы я знала, где ты», говорила она.
И приходила проверять. В любое время. Под предлогом купить таблетки или бинты, но на самом деле чтобы удостовериться, что дочь на месте.
А ведь всё началось гораздо раньше. Алевтина помнила себя школьницей. Дом школа дом. Мать засекала время. Опоздание на минуту превращалось в допрос: где была, с кем говорила, почему задержалась. Хотела погулять с подругами? Скандал. Пригласили на день рождения? Часы уговоров, слёзы, и в итоге отказ.
«Мало ли что у них там творится», отрезала мать.
Алевтина толкнула дверь аптеки. Знакомый звон колокольчика, запах лекарств. Она прошла в подсобку, надела белый халат и вышла в зал.
Как-то незаметно она смирилась. День за днём, год за годом. Раскладывая лекарства, Алевтина краем глаза наблюдала за коллегами. Ольга и Катя, девушки её возраста, бурно обсуждали планы.
В субботу идём в новый бар, щебетала Ольга. А потом в клуб!
Отлично! подхватила Катя. А в воскресенье можно просто в парке погулять, если погода будет.
Алевтина отвернулась. У неё в планах были только дом и мать. Как всегда. Уборка, готовка, телевизор под её неусыпным взглядом.
Прошло два дня. Утро выходного началось с завтрака. Алевтина механически жевала кашу, погружённая в мысли. Бунт, зревший в ней неделями, наконец оформился в решение.
Антонина Семёновна резко хлопнула ладонью по столу. Алевтина вздрогнула, ложка звякнула о тарелку.
О чём задумалась? Лицо, будто на похоронах. Ну-ка, говори! потребовала мать.
Алевтина подняла взгляд. Сердце застучало, во рту пересохло. Слова вырвались сами:
Я хочу жить отдельно.
Тишина накрыла кухню, как тяжёлое одеяло. Лицо Антонины Семёновны начало краснеть. Сначала розовое, потом алое, наконец багровое.
Отдельно? Ты? Да ты понимаешь, что говоришь?! выдохнула мать, когда смогла заговорить. Только здесь, под моей защитой, ты в безопасности! Без меня ты пропадёшь! Мир жесток, мужчины все подлецы…
Мам, другие как-то живут… попыталась возразить Алевтина, но мать перебила.
Если ещё раз заикнёшься об этом, голос Антонины Семёновны стал тихим и страшным, я тебя запру в квартире. Совсем. Поняла? Ты поняла меня?
Алевтина смотрела на мать широко раскрытыми глазами. Слёзы катились по щекам, но она даже не пыталась их смахнуть.
Почему? прошептала она. Почему ты так со мной?
Антонина Семёновна откинулась на спинку стула. На её лице появилось странное выражение злость и что-то вроде торжества.
Да ни за что. Я тебя, вообще-то, для себя родила, а не для того, чтобы ты где-то шлялась, сказала она. Поэтому ты должна быть рядом. Всегда.
Алевтина застыла. Эти слова обрушились на неё, как ведро ледяной воды. Для себя родила. Не из любви. Не потому что хотела. Для себя. Как вещь. Как кошку или собаку…
Мать фыркнула и встала. Не сказав больше ни слова, она вышла, оставив Алевтину одну.
…Следующие два дня Алевтина вела себя идеально. Никаких возражений, никаких споров. Антонина Семёновна постепенно смягчилась, решив, что дочь «одумалась». Она даже похвалила её за вкусный ужин.
Но внутри Алевтина уже всё решила. Перед сменой она тихо сложила в сумку паспорт и сбережения, которые копила тайком, пряча купюры под матрасом.
После работы она не пошла домой. Зашла к заведующей.
Татьяна Ивановна, начала она, едва сдерживая дрожь, мне нужно уволиться. Сегодня. Без отработки.
Заведующая удивлённо подняла брови.
Что случилось, Алевтина?
Та коротко рассказала. О матери. О контроле. О невозможности дышать.
Татьяна Ивановна задумалась, потом предложила:
У нас есть филиал в другом районе. Могу перевести тебя туда. Зарплата та же.
Алевтина согласилась. Выйдя из аптеки, она купила новую сим-карту, старую выбросила.
…Прошла неделя. Алевтина снимала комнату в старом доме. Обои облезали, но для неё это был дворец. Здесь она могла дышать.
Иногда рука сама тянулась к телефону привычка отчитываться въелась в кровь. Но она сдерживалась. Знала: стоит только позвонить, мать найдёт её.
Было страшно. Одиночество давило. Но потом она вспоминала: «Для себя родила».
И понимала другого выбора у неё не было.
