Мужик унизил меня за ужином при всех, но в ответ я лишь улыбнулась и протянула ему чёрную коробку с подарком внутри
Бокал в руке Егора хищно сверкнул под светом хрустальной люстры. Ужин, который он закатил для «самых близких», был в самом разгаре.
Дорогая квартира в центре Москвы, стол, сервированный будто для приёма в посольстве, изысканные блюда, аромат которых едва пробивался сквозь холодный запах успеха.
и вот, господа, мы пьём за мою Анфису, его бархатный, властный голос накрыл стол, заставив гостей Дмитрия и Ларису невольно напрячься. За её, так сказать, многочисленные таланты.
Он сделал выверенную паузу, наслаждаясь властью над моментом. Дмитрий, его старый друг и бизнес-партнёр, медленно положил вилку. Его жена Лариса, бывшая подруга Анфисы, втянула голову в плечи.
Недавно она решила, что она фотограф. Представляете? Моя жена. Купила себе на мои же деньги эту игрушку.
Егор обвёл взглядом присутствующих, и в его глазах плескалось неприкрытое, ленивое презрение, направленное, как луч прожектора, в сторону жены, сидевшей напротив.
Показала мне свои работы. Какие-то размытые цветочки, котята Невероятная глубина, правда?
Я сказал ей дорогая, твоё место здесь, дома. Создавай уют для мужа, который работает. А не трать его деньги на это хобби.
Слово «хобби» он произнёс так, будто это было ругательство. Лариса нервно кашлянула и отвела взгляд, делая вид, что разглядывает узор на скатерти. Дмитрий же, наоборот, поднял глаза и посмотрел на Егора.
В его взгляде читалось что-то холодное, чего Анфиса раньше не замечала.
Но она у нас с характером, не унимался Егор, его улыбка становилась всё шире и противнее. Считает себя непризнанным гением. Думает, что в этом её призвание.
Он наклонился вперёд, упёрся локтями в стол и посмотрел прямо на жену.
Скажи, Анфиса. Ты всё ещё веришь, что из тебя что-то выйдет? Или уже поняла, что твоя судьба просто быть красивым дополнением к успешному мужу?
Воздух в комнате загустел. Это был не просто вопрос. Это было публичное клеймение, приговор, вынесенный с холодной, садистской жестокостью.
И в этот момент Анфиса подняла на него глаза.
Вместо слёз, вместо обиды, на её лице расцвела тихая, почти нежная улыбка. Она не сказала ни слова.
Он унизил меня при всех за ужином, но в ответ я лишь улыбнулась.
А потом, медленным, отточенным движением, она наклонилась и достала из-под стола небольшую, идеально чёрную коробку, перевязанную матовой лентой.
И протянула её через стол своему мужу.
Егор нахмурился, его самоуверенность дала трещину. Он ожидал чего угодно истерики, молчаливого ухода, слёз. Но не этого. Не спокойной улыбки и подарка.
Что это? спросил он, и его голос потерял бархатистость.
Подарок. Тебе, так же тихо ответила Анфиса.
Её спокойствие пугало. Оно было чужим в этом доме, где воздух давно пропитался запахом его дорогих духов, вытеснивших все остальные ароматы. Даже сейчас, среди запаха трюфелей и вина, она чувствовала ту же холодную, резкую ноту.
Когда-то их дом пах совсем иначе. Он наполнялся свежестью роз, которые Егор приносил ей каждую субботу, и терпким ароматом кофе, который они варили вместе по утрам. Тогда он был другим. Искренним, тёплым, восторгающимся её увлечением и умением видеть красоту в обыденном. Именно он подарил ей первый профессиональный фотоаппарат на годовщину свадьбы. Тяжёлый, настоящий, с металлическим корпусом. Она до сих пор помнила его слова того вечера: «Ты видишь мир так, как никто другой. Покажи его мне, Анфиса».
И она показывала. Их маленькая квартира была вся в её снимках: чёрно-белый портрет спящего Егора, капли дождя на стекле, похожие на слёзы, солнечный луч, запутавшийся в её волосах. Егор гордился этими работами, водил гостей и с гордостью говорил: «Посмотрите, это сняла Фиса. Настоящий талант!»
Но потом его бизнес взлетел вверх, а брак начал рушиться. Сначала мелочи. «Зачем тебе этот пыльный фотоаппарат, если есть айфон?» бросил он как-то после деловой встречи. Потом появились «шутки» перед новыми, богатыми друзьями: «Моя Анфиса художник, снимает всякую ерунду, пока я зарабатываю настоящие деньги». Его слова стали маленькими отравленными иголками, которые медленно разрушали всё, что оставалось между ними.
Он перестал смотреть её работы. Вообще перестал её замечать. Она превратилась в деталь интерьера его успешной жизни. Самое страшное было то, как он начал захватывать её пространство. Без разрешения отнёс в комиссионку старое кресло её отца «потому что не вписывается в новый дизайн». Потом «случайно» удалил с компьютера папку с архивом фотографий за пять лет «срочно нужно было место для рабочих файлов». Её мастерская стала его вторым кабинетом. «Так рациональнее, дорогая. Ты же почти не работаешь», сказал он, даже не глядя в её сторону. Фотоаппарат, когда-то его подарок, теперь лежал в шкафу под толстым слоем его документов.
Последний разговор случился месяц назад. Она узнала, что беременна. И в порыве отчаяния, в надежде, что это их сблизит, сказала ему. Он молчал, вглядываясь в ночные огни города. Потом обернулся холодный, чужой:
Ребёнок? Сейчас? Анфиса, ты понимаешь, насколько это несвоевременно? У меня крупная сделка на носу. Сплошной стресс. А ты со своими сюрпризами
Того вечера она потеряла не только ребёнка. Она потеряла последнюю иллюзию. Через неделю врач сказал, что ничего не поделаешь: беременность не сохранилась, скорее всего из-за сильного стресса. И тогда, в пустоте, образовавшейся внутри, родилась её твёрдая, холодная решимость.
Она достала из шкафа старый фотоаппарат и маленький диктофон. Начала методично фиксировать свою жизнь. Не для него для себя.
Егор с недоумением смотрел на чёрную коробку. Лариса и Дмитрий замерли. Он дотронулся до матовой ленты и напряжённо улыбнулся:
Ну что ж, посмотрим, какой сюрприз приготовила моя талантливая жена, произнёс он, пытаясь вернуть себе контроль.
Анфиса молча наблюдала. Её улыбка оставалась спокойной. Егор развязал ленту, поднял крышку. Внутри, на чёрном бархате, лежала стопка глянцевых фотографий. Он хмыкнул, взял верхний снимок и улыбка сползла с его лица.
На фото синяк. Большой, тёмный, с чёткими следами пальцев. Его пальцев. Тот самый вечер, когда он вырвал у неё телефон.
Он резко поднял глаза, но Анфиса смотрела на него с той же холодной улыбкой. Следующее фото её лицо в зеркале, заплаканное, со слезами. Снимок той ночи, когда он впервые назвал её «пустым местом». Дальше её бывшая мастерская, превращённая в его кабинет. На переднем плане, среди кучи бумаг, объектив её старого фотоаппарата.
Он перебирал фотографии, и каждая была как удар. Вот она одна в ресторане в годовщину свадьбы. Вот его телефон с открытой перепиской. Вот она, уснувшая на диване в гостиной. Это была не просто подборка фото это была фиксация разрушения.
Лариса ахнула, прикрыв рот ладонью. Дмитрий, сидевший рядом, видел всё. Его лицо изменилось: вместо вежливости отвращение. Он отодвинулся от Егора. На дне коробки, под последним фото, лежал маленький диктофон.
Егор уставился на него. Анфиса нажала «Play». И комнату наполнил его собственный голос:
«ты хоть понимаешь, как это несвоевременно? У меня сделка!»
«Кому ты нужна с этими дурацкими фото? Без меня ты ноль!»
«Хватит реветь, ты меня достала. Соберись, тряпка».
Каждое слово, когда-то брошенное в стенах их дома, теперь звучало как приговор. Под диктофоном лежало сложенное больничное заключение. Егор отшвырнул коробку, как будто она обожгла ему руки. Лариса поднялась, не глядя на него. Дмитрий медленно, с отвращением, снял свой бокал с бокалом Егора.
Никаких тостов, сказал он тихо. Никаких сделок. Ты мёртв для меня.
Анфиса встала. Она больше не улыбалась.
Я не снимала тебя, сказала она. Я просто перестала прятаться.
И, взяв пальто, вышла в ночь, оставив за собой молчание, в котором рушился целый мир.
