Пес даже котлетки не поймет, я хохотал, бросая еду в мусорницу. Сейчас я питаюсь в приюте для бездомных, который сам финансирую.
Тарелка с ужином с грохотом упала в бак. Острый звон фарфора о пластик заставил меня моргнуть.
Даже пес не ест твоих котлеток, сказал я, указывая на Барса, который отмахнулся от кусков, предложенных ему.
Я вытирал руки дорогим кухонным полотенцем, специально купленным под новый набор мебели.
Мне всегда было важно, как я выгляжу.
Злата, я же говорю: никакой домашней кулинарии, когда я принимаю гостей. Это непрофессионально. Пахнет как бедность, произнёс я с отвращением, будто от этих слов отливался гнилой привкус.
Я посмотрел на неё, на её безупречно выглаженную блузку, на дорогие часы, которые она даже дома не снимает.
И впервые за годы я не ощутил гнева или желания оправдываться. Было лишь холодное, кристальнопронзительное чувство.
Через час прибудут, продолжал я, не заметив её реакции. Закажи стейки в «ГрандРоял» и салат с морепродуктами. И надень то синее платье.
Бросил я быстрый, оценивающий взгляд.
И поправь причёску. Тот стиль спасёт тебя.
Она кивнула, как робот, слегка покачивая головой.
Пока я разговаривал по телефону, отдавая указания помощнику, она собирала осколки тарелки. Каждый осколок был остр, как мои слова. Спорить было бессмысленно.
Все мои попытки «быть лучше для неё» закончивались унижением.
Она высмеивала мои курсы сомелье, назвав их «клубом скучающих домохозяек». Декор в доме «безвкусие». Её готовка, в которую она вкладывала и усилия, и последнюю надежду на тепло, бросалась в мусор.
И привези хорошее вино, сказал я в телефон. Только не то, что Злата пробовала на курсах. Чтото приличное.
Она встала, выбросила осколки и посмотрела в чёрный экран духовки. Уставшая женщина с тусклыми глазами, которой так долго приходилось быть «декором» интерьера.
Я пошёл в спальню, но не за синим платьем. Открыв шкаф, я достал дорожную сумку.
Два часа спустя позвонил я, когда она уже устраивалась в дешёвом отеле на окраине Москвы. Я не хотел, чтобы её друзья сразу её нашли.
Где ты? мой голос был ровным, но в нём звучала угроза, как у хирурга, который видит опухоль. Гости уже пришли, а хозяйки нет. Не к лицу.
Я не приду, Дмитрий.
Что значит «не приду»? Ты обиделась изза котлет? Злата, веди себя как ребёнок. Возвращайся.
Я не просил, я приказывал. Своё слово я считал законом.
Я подаю на развод.
В трубке послышалась тихая музыка и звон бокалов. Его вечер продолжался.
Понятно, сказал он с ледяным смехом. Хочешь показать независимость? Давай посмотрим, как долго продержишься. Три дня?
Он повесил трубку. Для него я была лишь сломавшимся прибором.
Через неделю мы встретились в конференцзале его офиса. Я занял место у главы стола, рядом с блестящим адвокатом, выглядевшим как карточный шулер. Пришла лишь я, единственная, но намеренно.
Доволен? усмехнулся он своей типичной снисходительной улыбкой. Готов простить, если ты извиняшся за этот цирк.
Я молча положил на стол документы о разводе.
Улыбка исчезла. Он кивнул адвокату.
Мой клиент, начал адвокат мягким голосом, готов идти навстречу, учитывая ваш, скажем, нестабильный эмоциональный статус и отсутствие дохода.
Он протянул папку.
Дмитрий оставит вам машину и выплатит алименты шесть месяцев. Сумма щедрая, поверьте. Чтобы вы могли арендовать скромное жильё и найти работу.
Я открыл папку. Сумма была позорной, чуть ли не пыль под столом.
Квартира остаётся за Дмитрием, продолжил адвокат. Она была куплена до брака.
Бизнес тоже был его. Совместной собственности почти не было. Ведь я не работала.
Я вела домашнее хозяйство, произнесла я спокойно, но твёрдо. Я создавала уют, к которому ты возвращался. Я организовывала приёмы, помогавшие тебе закрывать сделки.
Дмитрий фыркнул.
Уют? Приёмы? Злата, не шуми. Любая горничная могла сделать лучше и дешевле. Ты была лишь симпатичным аксессуаром, а теперь уже совсем не в моде.
Он хотел нанести удар сильнее, и ударил. Вместо слёз у меня закипела ярость.
Я не подпишу, отбросила я папку.
Ты не понимаешь, вмешался Дмитрий, наклонившись вперёд. Его глаза сузились. Это не предложение, а ультиматум. Либо берёшь деньги и уезжаешь спокойно, либо получаешь ничто. У меня лучшие адвокаты. Они докажут, что ты жила за мой счёт, как паразит.
Он наслаждался словом.
Ты ничего без меня, пустота. Не умеешь даже котлетки пожарить. Что ты будешь делать в суде?
Я посмотрела на него впервые как на чужого, а не как на мужа. Видела в нём не сильного мужчину, а испуганного мальчишку, боящегося потерять контроль.
Услышимся в суде, Дмитрий. И да, я приду не одна.
Я встала и пошла к выходу, чувствуя его жаркий, злобный взгляд за спиной. Дверь за мной захлопнулась, отрезав прошлое. Я знал, что он будет пытаться меня разрушить, но впервые в жизни я был готов.
Суд прошёл быстро и унизительно. Адвокаты Дмитрия представляли меня как инфантильного иждивенца, который после ссоры изза «провального ужина» решил отомстить мужу.
Мой адвокат, пожилая спокойная женщина, не спорила, а методично показывала чеки и банковские выписки.
Чеки за продукты для тех самых «непрофессиональных» ужинов. Счета за химчистку костюмов Дмитрия перед важными встречами. Билеты на мероприятия, где он заводил полезные контакты.
Трудно было доказывать, что я не паразит, а незарегистрированный сотрудник.
В конце я выиграл чуть больше, чем он предлагал, но гораздо меньше, чем заслуживала. Главное было не в деньгах.
Главное я не позволил себя топтать.
Первые месяцы были сложными. Я снял крошечную студию на верхнем этаже старого дома. Деньги были в дефиците, но я впервые за десять лет спал без страха проснуться от новых унижений.
Однажды, готовя ужин для себя, я понял, что получаю от этого удовольствие.
Я вспомнил его слова: «Пахнет как бедность». А что, если бедность можно превратить в дорогой аромат?
Я начал экспериментировать, беря простые продукты и создавая из них изысканные блюда.
Те самые котлетки из трёх видов мяса с соусом из лесных ягод стали моим фирменным блюдом. Я разрабатывал рецепты ресторанного уровня, но в виде полуфабрикатов для занятых, но требовательных людей.
Проект назвал «Ужин от Златы». Открыл страницу в соцсетях, стал выкладывать фотографии. Сначала заказов было немного, но сарафанное радио пустило корни.
Поворотный момент наступил, когда к мне обратилась Лариса, жена одного из бывших партнёров Дмитрия.
Злата, помню, как Дима тебя унижал тогда. Можно попробовать твои знаменитые котлетки? написала она.
Она не просто попробовала, а написала восторженный отзыв в своём блоге. Заказы пошли ливнем.
Через полгода я арендовал небольшую мастерскую и нанял двух помощников. Концепция «домашнего высокой кухни» стала трендом.
Скоро связались представители крупной розничной сети, ищущие поставщика премиумлинии. Моя презентация прошла безупречно.
Я говорил о вкусе, качестве и экономии времени для успешных людей. Предлагал не только еду, а стиль жизни.
Когда спросили про цену, я назвал цифру, от которой захлебнулся сам. Они согласились без торга.
В то время я услышал новости о Дмитрии от общих знакомых. Его самоуверенность сыграла с ним злую шутку.
Он вложил всё, включая кредиты, в рискованный строительный проект за границей, будучи уверенным, что сорвёт jackpot. Партнёры предали его, те же, для кого он заказывал стейки, посчитали его ненадёжным после нашего разрыва и бросили проект. Финансовая схема обрушилась, погребя Диму под завалами.
Сначала он продал бизнес, чтобы выплатить самых нетерпеливых кредиторов. Потом машину. Последним ушёл в аренду квартира его неприступная крепость. Он оказался на улице с огромными долгами.
Часть моего контракта с сетью включала благотворительную программу.
Я должен был выбрать фонд и стать его публичным спонсором. Выбрал городской столовой для бездомных не ради PR, а ради себя. Мне было важно.
Однажды я пришёл туда без предупреждения, в простой одежде, и стал раздавать еду вместе с волонтёрами.
Хотел увидеть всё изнутри: запах варёной капусты и дешёвой хлеба, уставшие, безразличные лица в очереди, гул разговоров.
Я механически накладывал на тарелки гречку и гуляш. И вдруг замер.
Он стоял в очереди.
Измождённый, с небольшим усами, в слишком большую куртку. Смотрел в пол, не решаясь встретить чейто взгляд. Был так боится быть узнанным.
Очередь продвигалась. Теперь он стоял прямо передо мной. Протянул пластиковую тарелку, не поднимая головы.
Здравствуйте, сказал я тихо.
Он вздрогнул. С огромным усилием поднял глаза. В них прошёл шок, ужас и, наконец, полное, раздавленное стыд.
Он хотел чтото сказать, рот открыл, но звук не вышел.
Я взял половник и положил на его тарелку две большие, розовые котлетки. Тот же мой фирменный рецепт, специально разработанный для столовой, чтобы люди, потерявшие всё, могли хотя бы почувствовать человеческое за ужином.
Он посмотрел на меня, потом на еду. На котлеты, которые когдато летели в мусор под моим смехом.
Я ничего не сказал. Никакой упрёк, ни намёк на победу. Просто посмотрел на него спокойно, почти безразлично. Вся боль, вся обида, что кипела во мне годами, сгорела в пепел, оставив лишь холодный, ровный пепел.
Он молча взял тарелку и, согнувшись ещё сильнее, пошёл к дальнему столу.
Я наблюдал, как он уходит. Не почувствовал триумфа, не испытал радости от мести. Было лишь странное пустое чувство завершения. Круг замкнулся.
История окончилась. И в тихой, пахнущей капустой столовой я понял, что победителем не тот, кто стоит на ногах, а тот, кто нашёл силу встать после того, как его топтали в грязи, и смог накормить того, кто это сделал.
