Я стою у двери квартиры, в которой не был уже несколько месяцев. Ключи дрожат в пальцах на улице слякоть, руки замёрзли. Отблески фонарей плавают в лужах у подъезда, на растаявшем снегу следы чьёй-то обуви. Дёргаю дверь на себя, стараясь не скрипеть, и сразу чувствую: воздух внутри чужой. Тёплый, с лёгкой сыростью, будто форточку держат открытой, хотя батареи пышут жаром.
В прихожей пахнет свежим бельём и чем-то ещё наверное, вчерашним борщом. Сумку ставлю в угол, замечаю: тапки стоят не так, как раньше. На вешалке её шарф наброшен поверх моей куртки. Всё на месте, но когда снимаю ботинки, понимаю: здесь жили без меня. Она выходит с кухни, улыбается сдержанно. Говорит, что суп быстро разогреется. Я отвечаю так же осторожно. Наши голоса скользят по поверхности, будто боятся зацепить что-то важное.
В комнате полумрак. За окном уже ночь, уличные фонари рисуют на стенах жёлтые пятна. Она включает торшер. Оглядываюсь: книги переставлены, на подоконнике новые безделушки. Мои вещи аккуратно заботой сложены на стуле. Чувствую себя и гостем, и хозяином одновременно. Садимся за стол. Она ставит передо мной тарелку с гречкой и котлетом. Едим молча. Только ложки звенят о фарфор. Хочется спросить, как она тут одна, скучала ли, но слова застревают в горле. Вместо этого спрашиваю про работу. Она рассказывает про новый заказ и вчерашний аврал. Я киваю.
Вечер проходит тихо: она моет посуду, я раскладываю вещи по шкафам. При этом ловлю себя на мысли уже не знаю, где тут моё место. Она выходит в коридор, и я слышу, как со скрипом открывается форточка. Воздух становится чуть свежее. Мы оба осторожничаем: кто куда может поставить чашку, куда бросить полотенце. К ночи расходимся по своим половинам кровати. Свет выключаем почти одновременно, и между нами остаётся узкая полоска пустоты.
Утром просыпаемся рано: я первым иду в ванную, за дверью слышу её шаги. Вода долго шумит в трубах. Стараюсь не задерживаться, чтобы она не ждала. На кухне ищу заварку и вижу две разные кружки. Спрашиваю, какую взять. Она пожимает плечами: «Какую хочешь». Но чувствую подвох. Завариваю ей чёрный, себе каркаде. Она молча двигает сахарницу ближе к себе. Завтракаем у окна за маленьким столом. За стеклом мокрый снег лежит клочьями, с крыши капает. Смотрю на неё украдкой: у неё усталый взгляд и сжатые губы.
После завтрака собираемся на работу. В прихоже сталкиваемся у зеркала: оба ищем ключи. Она выходит первой и ждёт меня на площадке. Я закрываю дверь, слышу её ровное дыхание рядом. В лифте едем молча, только снизу доносится гул улицы.
Вечером идём в магазин. Ноги вязнут в растаявшем снегу, ботинки скользят. У входа долго отряхиваемся, вытираем ноги о рваный коврик. Внутри яркий свет режет глаза. Спрашиваю, что купить. Она коротко перечисляет: молоко, хлеб, яблоки, что-нибудь к чаю. Предлагаю взять ещё гречку и колбасу. Она морщится: «Гречка надоела». Спорим о ерунде: сколько молока брать, нужен ли творог. Каждый держится за своё чуть дольше, чем нужно.
На кассе я первым достаю кошелёк, она делает вид, что копается в сумке. Плачу сам неловкость тянется до самых дверей. Обратно идём усталые, почти не разговариваем.
Дома раскладываем покупки молча: я ставлю хлеб на стол, она перекладывает его в хлебницу. Оба понимаем пытаемся контролировать то, что неважно.
Вечером я сажусь за ноутбук, она укутывается в плед с книгой. За окном долгие сумерки; свет включаем ещё днём. Вдруг она спрашивает о выходных голос спокойный, но осторожный. Я отвечаю уклончиво: сам пока не знаю.
На ужин готовим вместе: она чистит картошку, я жарю курицу. Избегаем взглядов, обсуждаем только еду и уборку.
Садимся есть при свете лампы люстру не включаем. Между нами снова это напряжение, густое и тёплое.
Замечаю: она почти не ест курицу, ковыряет вилкой в тарелке. Я ставлю стакан ровно по центру. За окном то ли дождь, то ли снег.
Вдруг она откладывает вилку:
Давай поговорим честно?
Киваю голос дрожит сильнее, чем руки.
Боюсь начинать сначала Я боюсь ошибиться опять
Я тоже боюсь потерять тебя или оказаться лишним
Говорим долго про время врозь, про невысказанные обиды, про страх быть ненужным, про усталость от масок даже дома.
Никто не обвиняет только признаётся, как тяжело строить мосты заново.
Она говорит:
Хочу попробовать ещё раз Но если уйдёшь сейчас я не стану удерживать
Я отвечаю:
Я уже здесь Значит, хочу остаться.
После разговора кухня кажется другой не такой чужой. Она молча собирает тарелки, я встаю помочь. Не спрашиваю просто беру у неё вилку, начинаю мыть. Она ставит чашки рядом, пальцы слегка касаются моей руки случайно ли? Мытьё посуды вдвоём проще, чем спор о том, кто это должен делать. Подаю ей тарелки, она вытирает, не глядя мне в глаза. Но между нами уже нет той осторожности, что держала на расстоянии.
Потом оба оказываемся в зале: я открываю форточку пахнет мокрой землёй. На подоконнике грязный снег, но воздух свежее. Она садится с книгой, я устраиваюсь с ноутбуком работать не получается, мысли возвращаются к её словам.
Время идёт незаметно. Кто-то из нас бросает фразу про остывший чай, про яркий свет. Потом снова погружаемся в свои дела. И это «вместе», даже такое тихое, вдруг кажется правильным будто здесь наконец есть место для нас обоих.
Перед сном иду на кухню за водой; слышу её шаги она ставит чайник. Стоим плечом к плечу у окна; за стеклом капли стекают по раме. Она наливает мне кипяток чёрный чай кончился, себе заваривает мяту. Молча держим кружки, греем руки.
В спальне она коротко улыбается перед тем, как лечь. Оставляет между нами немного места но теперь это не пропасть.
Утро приходит неожиданно легко: за окном светлее тучи разошлись. Сквозь шторы пробивается розовый свет, непривычный после серых дней.
Просыпаемся почти одновременно. Лежим молча, слушаем, как капает с крыши. Тянусь за телефоном, но останавливаюсь сегодня никуда не спешу.
Она поворачивается:
Поставишь чайник?
В голосе нет напряжения только усталая теплота.
Конечно, отвечаю так же просто.
Выходим из спальни вместе. Я наливаю воду в чайник он теперь стоит ближе к плите. Она достаёт две кружки без вопросов, ставит сахарницу посередине будто так и было.
Пока чайник греется, она вытирает стол пахнет вчерашним дождём, а я выбираю заварку. Спрашиваю взглядом чёрный или зелёный? Она чуть улыбается:
Сегодня зелёный
Киваю, завариваю одинаково раньше спорили об этом.
Садимся у окна напротив друг друга впервые без напряжения. За стеклом снег тает, вода стекает с крыши.
Завтракаем почти без слов: режу хлеб тонко как она любит, она кладёт яблоко рядом с чашкой раньше брала половинку. Встречаемся взглядами в отражении окна вот она, новая близость, незаметная для посторонних.
Когда завтрак заканчивается, она убирает посуду, а я задерживаюсь у форточки слушаю капель, чувствую прохладу. В этот момент она подходит, кладёт руку мне на плечо:
Спасибо
За что? За завтрак? За то, что остался? Или просто за это общее утро?
Не уточняем. Нам хватает тихих улыбок и ощущения нового порядка хрупкого, но настоящего.
