Считая мать обузой, сын отвёз её в самый дешёвый пансионат для престарелых. «Девичья фамилия?»…
Анна Семёновна медленно повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза. «Не надо, Вовка, тихо, но чётко сказала она. Не ври. Хотя бы сейчас». От её взгляда, лишённого осуждения и наполненного лишь бесконечной материнской тоской, у Владимира сжалось сердце.
Он вдруг осознал, что совершает самую страшную ошибку в своей жизни. Ошибку, которую, возможно, уже не исправить. Но такси уже сворачивало к ржавым воротам с облезлой вывеской, и пути назад не было. Машина остановилась перед обшарпанным двухэтажным зданием из серого кирпича, окружённого редкими голыми берёзками.
Вывеска «Пансионат Тихий Берег» была написана казёнными буквами, из-под которых проглядывала ржавчина. Берег больше напоминал место крушения, последний причал для тех, чьи корабли давно ушли на дно. Владимир расплатился с таксистом, стараясь не встречаться с ним взглядом, и помог матери выйти. Её рука в его ладони была холодной и хрупкой, как птичья лапка.
Воздух здесь был другим не городским. Пахло сыростью, прелыми листьями и чем-то неуловимо увядающим. Из приоткрытого окна первого этажа доносились звуки телевизора и старческий кашель. Анна Семёновна остановилась, осматривая унылый пейзаж.
На её лице не было страха лишь отстранённое любопытство, будто она туристка, случайно забредшая в не самое приятное место. «Ну вот и приехали», с фальшивой бодростью произнёс Владимир, подхватывая её сумку. «Пойдём, нас ждут».
Внутри их встретил длинный тусклый коридор. Стены, выкрашенные в тошнотворный больничный зелёный, были испещрены трещинами. Пол, застеленный потрёпанным линолеумом, скрипел под каждым шагом. В воздухе витал тяжёлый запах хлорки, дешёвой еды и старости. Из-за приоткрытых дверей доносились обрывки разговоров, бормотания, иногда тихий стон.
У стены на продавленном диване сидели две старушки в одинаковых ситцевых халатах и безучастно смотрели в пространство. Одна из них медленно повернула голову в их сторону, и её беззубый рот растянулся в жутковатую улыбку. Владимира передёрнуло. Ему дико захотелось развернуться и увезти мать отсюда хоть обратно в её старую квартиру, хоть к себе в новостройку.
Но он представил лицо Лены, её холодные, осуждающие глаза. Услышал её голос: «Опять ты проявил слабость, Вова. Я так и знала, что на тебя нельзя положиться». И он заставил себя идти дальше.
В детстве он представлял ад, начитавшись книжек: огненные реки, котлы со смолой. Но сейчас он понял настоящий ад выглядит иначе. Он пахнет хлоркой, он выкрашен в зелёный цвет, и в нём царит оглушительная тишина отчаяния.
Внезапно всплыло воспоминание. Ему семь лет. Он с братом Серёжей строит шалаш за домом. Владимир порезал палец, плачет. Серёжа, старше на три года, осматривает рану, промывает её водой из колонки и заматывает подорожником. «Не реви, мелкий, говорит он своим уже ломающимся голосом. Я всегда буду рядом, чтобы тебя защитить. Всегда».
Где ты сейчас, Серёжа?
Мысль была настолько ясной, что Владимир вздрогнул. Он годами не вспоминал брата, стараясь вытеснить его образ как нечто ненужное. Гибель Сергея в армии стала трагедией для семьи, но для Владимира В редкие моменты откровенности он признавался себе: это было освобождением. Он избавился от вечного сравнения, от тени старшего, умного, сильного брата, которого, как ему казалось, мать любила больше.
«Вам к заведующей», раздался женский голос. Из-за стойки администратора выглянула девушка в белом халате. «Она сейчас занята. Можете подождать. Или документы медсестре отдать на оформление. Марина Викторовна, примите новенькую».
Дверь кабинета открылась, и на пороге появилась женщина средних лет. Усталое, но доброе лицо, короткая стрижка, внимательные карие глаза. Медицинский халат на ней был безупречно чистым единственное, что здесь не выглядело облезлым.
«Проходите», кивнула она Владимиру и Анне Семёновне. В её взгляде не было осуждения лишь какая-то затаённая грусть.
Кабинет оказался маленьким, но уютным. На подоконнике герань, на стене календарь с котятами. Островок жизни посреди царства увядания.
«Присаживайтесь», предложила Марина Викторовна, указывая на стулья. «Я ваша лечащая медсестра». Анна Семёновна покорно села, положив сумочку на колени. Владимир остался стоять у двери, чувствуя себя лишним.
«Давайте документы». Владимир протянул папку с паспортом, справками и направлением. Медсестра заполняла карту, задавая вопросы: дата рождения, группа крови, хронические болезни. Владимир отвечал за мать, которая словно отключилась от реальности. Он говорил резко, торопясь поскорее закончить это унизительное действо.
Но вдруг медсестра обратилась напрямую к Анне Семёновне, и голос её стал мягким: «Вы не волнуйтесь, у нас здесь, конечно, не санаторий, но мы заботимся о наших бабушках. Никто вас не обидит».
Анна Семёновна подняла на неё глаза, и в них мелькнула благодарность. Первый человек здесь, который увидел в ней человека, а не обузу.
Владимира кольнула ревность. Какая-то чужая женщина нашла подход к его матери за минуту, а он, родной сын, не мог вытянуть из неё ни слова всю дорогу.
«Так, осталось немного, перевернула страницу медсестра. Семейное положение вдова. Дети». Она взглянула на Владимира. «Сын. Смирнов Владимир Дмитриевич. Верно?»
«Верно», буркнул он.
Её рука выводила аккуратные буквы. Владимир смотрел на эту ручку, на ухоженные пальцы, и думал эта женщина явно не на своём месте. В ней чувствовалась какая-то интеллигентность, никак не вязавшаяся с этим убожеством.
Марина Викторовна подняла глаза. Её взгляд снова остановился на лице Анны Семёновны, но теперь в нём было не просто сочувствие какое-то странное, напряжённое внимание. Владимиру даже показалось, что она хочет что-то спросить, но не решается.
Он не мог знать, что следующий вопрос этой тихой женщины перевернёт его жизнь, обрушив всё, что он так тщательно выстраивал.
«Последний пункт, произнесла Марина Викторовна, и голос её вдруг стал глухим, будто издалека. Девичья фамилия. Для архива».
Этот простой вопрос заставил Анну Семёновну вздрогнуть. Она опустила глаза, её пальцы нервно теребили застёжку сумочки. Владимир нетерпеливо вздохнул.
«Мам, ну что ты молчишь? Какая у тебя была фамилия до замужества?.. «Иванова», тихо сказала Анна Семёновна.
Медсестра замерла. Ручка выпала из её пальцев и глухо стукнулась о пол. Она медленно подняла глаза на мать, потом на Владимира, и в её взгляде блеснуло то, что невозможно было назвать иначе как узнаванием.
«Анна Семёновна Иванова?» почти шёпотом переспросила она.
Мать кивнула.
Лицо медсестры побледнело. Она схватила со стола фотографию в старом рамочке та самая, которую забыла убрать перед приёмом. На снимке была молодая женщина с ребёнком на руках. За спиной двор дома, где они жили тридцать лет назад.
«Мама» вырвалось у неё.
Владимир стоял, не в силах пошевелиться.
А Марина Викторовна встала, обошла стол и, дрожащей рукой коснулась щеки Анны Семёновны.
«Вы вы меня бросили у двери роддома. Сказали не выношу крика Одного уже отдали. Не хотела второго А потом всю жизнь искала. Даже фамилию приёмной семьи не знала»
Она упала на колени перед креслом.
«Мамочка Это я. Танечка. Ваша дочь. Ваша младшая»
Анна Семёновна медленно подняла руку и провела по волосам медсестры.
И впервые за много лет в её глазах блеснули слёзы.
