Ну что, думаешь, эта вольная птаха долго в браке продержится? пыталась вразумить меня Лена.
Поживем увидим, блаженно улыбался я, еще не зная, что эти слова станут девизом всей моей жизни. И проклятием.
Тот вечер помню, будто это было вчера. Душный банкетный зал, терпкий запах дорогих духов, разговоры о деньгах, фальшивые улыбки. Стоял с бокалом в руке и думал, как же мне все это надоело. Уже собирался сбежать, как вдруг за спиной раздался звонкий женский смех. Обернулся, будто кто-то дернул за невидимую ниточку.
И увидел ее. Аню. Стройную, в простом платье, но с таким огнем в карих глазах, что мой выверенный, безопасный мир рухнул в одно мгновение.
Кто это? спросил у Лены, стиснув бокал.
Моя подруга Аня, вздохнула она. Предупреждаю, это стихийное бедствие в юбке. С ней как на американских горках адреналин зашкаливает, но можно и вылететь.
Я не услышал предостережения, потому что уже был под гипнозом. Для меня, выросшего в семье профессоров, где даже за завтраком обсуждали научные статьи, Аня стала воплощением самой жизни. Это была любовь с первого взгляда. Или, если точнее, диагноз, который не лечится.
Мы поженились через полгода, несмотря на мольбы родителей. «Она тебя сломает, сынок, говорил отец, сдвинув очки на лоб. Эта девчонка не для семьи».
Она ядовитый плющ, вторила мать. Будет душить, пока не высосет все соки.
А я видел только солнце и думал: именно такого урагана мне и не хватало в жизни, которая до этого шла по расписанию.
Первые месяцы брака были безумием. Аня могла разбудить меня среди ночи: «Сережа, смотри, какая луна! Поехали на Воробьевы горы!». И мы ехали. Она запросто заговаривала с бездомными у подъезда, и через пять минут они уже рассказывали ей всю свою жизнь. Она была хаосом. А я я вдыхал этот хаос, как узник, впервые увидевший небо.
Потом грянул гром.
Кризис ударил неожиданно, рынок рухнул. Мой бизнес, дело всей жизни, рассыпался за несколько месяцев. Я пытался спасти хоть что-то, но все было напрасно. Как-то вернулся домой опустошенный, с пустым взглядом. Земля уходила из-под ног.
Аня встретила меня в дверях. Не с объятиями. Стояла, скрестив руки, и смотрела на меня холодно, будто я чужой.
Ну что, гений? Проиграл? голос ее был острым, как лезвие.
У меня перехватило дыхание.
Аня, я пытаюсь
Ты пытаешься вычерпать воду из тонущей лодки, перебила она. А я не хочу тонуть и не умею жить в нищете. Мне нужна стабильность. Ты мне ее больше не даешь. Прости.
Она собирала вещи у меня на глазах. В горле встал ком.
Аня, подожди пожалуйста голос сорвался на шепот. Я все исправлю! Мы все исправим
Она остановилась, взяла свой паспорт и сунула его в сумку. Наконец взглянула на меня. В ее глазах не было ни любви, ни сожаления. Только ледяное раздражение.
Сережа, хватит унижаться. Это пошло. Не звони. Не ищи. Пока!
Дверь хлопнула. Звук отдался в груди физической болью. Я рухнул на пол в прихожей и рыдал, как ребенок. Мир стал серым. Еда безвкусной. Воздух густым и тяжелым.
Аня вернулась через полгода.
Открыл дверь а там она. Похудевшая, загорелая, пахнущая чужими духами. У меня подкосились ноги.
Ну что, сказала она, проходя мимо и сбрасывая туфли. Тот финансист оказался невыносимым занудой. У него даже плейлист был из одних классиков.
Произнесла это так, будто вернулась с прогулки, а не из постели другого.
И вместо того, чтобы вышвырнуть ее вещи на лестницу, вместо криков я почувствовал дикую радость. Она вернулась! Она выбрала меня!
Прости Прости меня, Аня Я был слабым подвел тебя
Она замерла. Я поднял глаза и увидел в ее взгляде не раскаяние, а удовлетворение. Она оказалась права. А я нет.
Были и другие уходы.
Сначала «гуру», увезший ее в горы «искать просветление». Я не выходил из дома две недели. Лежал на ковре в гостиной, где мы когда-то танцевали, и смотрел в потолок.
Потом «настоящий мужик» здоровенный, с наглой ухмылкой. Случайно увидел их в парке. Он что-то шептал ей на ухо, а она закинула голову и засмеялась тем самым смехом, который когда-то пронзил мое сердце. В глазах потемнело.
И каждый раз она возвращалась. И каждый раз я был дома, чтобы открыть дверь. Лена, познакомившая нас, как-то схватила меня за плечи:
Сережа, очнись! Аня просто использует тебя! Она хвасталась, что ты опять извинялся! ЗА ЧТО?
За то, что я скучный. За то, что не могу удержать ее. Это моя вина, Лен.
Я был не мужчиной. Я был ковриком у двери. Залом ожидания для любимой Ани. И самое страшное я согласился на эту роль. Потому что мысль о жизни без нее была страшнее любой боли.
Однажды ночью, после ее возвращения от очередного «жеребца», я сломался. Вошел в спальню. Она спала, раскинувшись на моей половине кровати, безмятежная и прекрасная. Сел на край постели, смотрел на нее и вдруг понял: я больше не люблю. Я ненавижу. Ненавижу эту слабость, этот страх потерять, ненавижу себя за каждое “прости”, сказанное в пыли ее уходов. Пальцы сжались в кулаки. Хотелось кричать. Хотелось стереть ее улыбку с лица. Но вместо этого я встал, прошел в ванную, запер дверь и вылил в раковину все таблетки, которые пил от сердца. Потом сел на пол, закурил. И ждал. Утром она проснулась я был на кухне. Пила кофе, бросила:
Ну что, поговорим?
Я посмотрел на нее впервые без боли, без надежды.
Не о чем говорить, Аня. Дверь открыта.
