Старая мать стала мешать. Всех раздражала. И она ушла. Но даже не представляла, кто протянет ей руку помощи
Когда-то, в далеком прошлом, которое теперь казалось чужим, словно яркий сон, Анна Семёновна была полноправной хозяйкой просторной светлой квартиры, безгранично любящей матерью двух прекрасных детей и верной женой уважаемого мужа, чья профессия инженера звучала гордо и весомо. Её руки, теперь покрытые сеточкой тонких морщин, знали буквально каждый сантиметр этого дома чувствовали малейшую пылинку на корешке старой книги, помнили точный вес половника, которым мешался ароматный домашний борщ, ощущали тепло утюга и прохладу свежевыстиранного белья.
У неё был редкий и ценный дар умение слушать. Не перебивая, внимательно, искренне, погружаясь в рассказ собеседника, и она умела утешить одним лишь мягким, понимающим взглядом, в котором читались участие и поддержка. Но время, безжалостное и неумолимое, шло вперёд, не оглядываясь на былые заслуги и прежнее счастье, унося с собой годы, силы и привычный уклад жизни.
Недавно ей исполнилось семьдесят восемь. Цифра, звучавшая как тихий приговор. Её сын Сергей теперь жил со своей семьёй в той самой, некогда общей и наполненной смехом трёхкомнатной квартире. Дочь Ольга несколько лет назад переехала в далёкий мегаполис, звонила редко, ограничиваясь короткими сухими сообщениями: «Как самочувствие?», «С праздником». А сын милый, родной сын с годами стал другим, замкнутым, вечно усталым, раздражённым. Его жена, Марина женщина с жёстким, деловым характером с первых же дней их совместной жизни демонстрировала свекрови холодную вежливость, которая постепенно переросла в открытое, уже не скрываемое раздражение.
Мам, ты опять оставила свет в ванной, говорил Сергей, пробегая мимо неё по коридору, даже не останавливаясь.
Я только вышла, думала, что вернусь и выключу просто отвлеклась на минуту
Опять забыла. Мы же не в деревне живём, электричество сейчас очень дорогое!
Марина, проходя мимо, всегда добавляла своё:
И конфорку на плите не до конца выключили. Хорошо, что я вовремя зашла. Сами бы спалили, а потом и нас заодно.
Анна Семёновна в такие моменты лишь опускала глаза, чувствуя жгучую вину за собственную рассеянность. Она и правда начала многое забывать. Иногда теряла нить разговора, путала дни недели, могла поставить кружку с горячим чаем на подоконник в гостиной, а не на кухонный стол, как всегда. Раньше, в лучшие годы, она никогда бы не допустила такой невнимательности. Раньше её называли надёжной, основательной, опорой семьи. Теперь же её присутствие в собственном доме стало похоже на навязчивый фоновый шум тихий, едва слышный, но раздражающий, мешающий другим жить в своём ритме.
Родные стали смотреть на неё совсем иначе. В их взглядах не было прежней теплоты и уважения. Они видели не мать, а обузу, проблему, которую нужно решить, от которой лучше избавиться, чтобы снова жить спокойно и удобно.
В тот памятный день на улице стоял пронизывающий, осенний дождь. Холодный, затяжной, словно само небо плакало о тех, кто уже сам не мог или не хотел плакать. Анна Семёновна неподвижно сидела у большого окна, укутавшись в старый, но такой дорогой сердцу плед, некогда связанный собственными руками для внука, который теперь учился в престижном университете и навещал их крайне редко.
Она молча смотрела, как тяжёлые капли медленно стекают по стеклу, и думала о том, как изменилась её жизнь. Вспоминала, как когда-то варила большой казан щей, как дети просили добавки, как муж громко смеялся за ужином, рассказывая очередную шутку. Каким тёплым, родным и уютным казался тогда мир.
А теперь этот мир сузился до размеров одной небольшой комнаты, четырёх стен, которые с каждым днём, казалось, сжимались всё теснее, и до постоянно повторяемых фраз:
«Мам, ты опять куда-то девала свои таблетки»
«Мам, телевизор слишком громко, нам мешает»
«Мам, ты нарушаешь наш привычный ритм жизни»
Слово «мешаешь» ранило особенно оно било прямо в сердце, как игла. Она никогда, даже в самых страшных снах, не думала, что когда-нибудь станет обузой в собственном доме, который сама же создавала. Однажды утром, когда дождь всё ещё не утих, а Сергей с Мариной ссорились на кухне из-за денег и будущего ремонта, Анна Семёновна тихо собрала свои немногочисленные вещи в старый, потрёпанный чемодан тот самый, с которого начинались все их семейные поездки, оставила на столе записку и вышла. Дверь захлопнулась тихо, почти беззвучно, как будто стараясь не привлекать внимания.
Она шла по мокрому тротуару, сгорбившись, с трудом переставляя ноги, пока не оказалась у дверей маленькой церкви на окраине района той самой, где когда-то крестили её внуков. Дверь открылась прежде, чем она успела постучать. Перед ней стояла молодая женщина в простом платке, с тёплым взглядом.
Я вас ждала, сказала она мягко и взяла её за руку. Проходите, Анна Семёновна. У нас есть чай. И место.
