Иван не вернулся. Его вещи исчезли. В шкафу пустые вешалки. На тумбочке записка, нацарапанная на клочке бумаги: *Не выдержал. Прости.*
Когда Оля заболела, мир не рухнул он просто перестал дышать.
Сначала появилась слабость, ломота в теле, потом температура, которую не брали ни таблетки, ни уколы. А затем пришла боль в груди, будто кто-то воткнул туда раскалённый прут и начал медленно поворачивать. Она лежала на диване, укутавшись в плед, и смотрела в потолок, пытаясь понять: *Это просто простуда? Или что-то хуже?*
В тот вечер Иван вернулся поздно. Скинул куртку, бросил ключи на комод и, даже не взглянув на неё, бросил:
Опять валяешься? Посуда не помыта. В квартире бардак.
Да прошептала она. Не могу встать.
Он вздохнул, будто это была её вина болеть, лежать, мешать его вечеру.
Ну и валяйся. Я в душ.
Не подошёл. Не обнял.
Оля молчала. Даже на обиду не оставалось сил.
На следующий день её забрали в больницу. Диагноз прозвучал страшно: двусторонняя пневмония, осложнённая вирусной инфекцией, подозрение на аутоиммунный компонент. Врачи говорили быстро, сухо, без эмоций, но в их глазах она читала: *«Это может кончиться плохо»*.
Оля попросила медсестру принести телефон, чтобы позвонить Ивану.
Медсестра принесла. Она набрала номер. Он не ответил.
Позвонила ещё раз через час. Потом снова. И снова.
На четвёртый раз он взял трубку. Голос был безразличный, будто она разбудила его посреди важного сна.
Чего?
Ваня меня положили в больницу. Всё серьёзно. Нужно
Она не успела договорить он перебил.
Я на работе, Оль. Не до этого.
Но мне страшно
Ты же взрослая женщина. Врачи рядом. Чего ты хочешь чтобы я всё бросил и примчался?
Она замолчала. В горле стоял ком.
Ладно, тихо сказала. Извини, что побеспокоила.
Он не ответил. Просто положил трубку.
Третий день в больнице.
Оля лежала с капельницей в вене и смотрела в окно. За стеклом серое небо, мокрый асфальт, редкие прохожие в дождевиках. В палате стояла тишина только тиканье часов и гул вентиляции.
Она снова набрала Ивана. Гудки. Снова гудки.
Потом соседка по палате сказала:
Не звони ему. Он уехал. Ключи оставил мне.
Уехал? Куда?
Не уточнял. Просто собрал вещи и уехал.
Оля закрыла глаза. В груди что-то оборвалось. Не сердце что-то невидимое, тонкое, что годами связывало её с ним.
Она не плакала. Даже на это не осталось сил.
На седьмой день приехала мама.
Она ворвалась в палату с сумками, пакетами и таким взглядом, будто готова была разнести всю больницу, если кто-то обидит её дочь.
Ну и сволочь же он! вырвалось у неё, когда она увидела Олю. Как он мог?!
Оля попыталась улыбнуться, но получилось слабо.
Мам
Тихо, тихо. Я здесь. Теперь я с тобой.
Мама осталась. Спала на раскладушке у кровати, варила бульоны, приносила их в термосе, умоляла врачей назначить самые лучшие лекарства, спорила с медсёстрами, если что-то казалось ей неправильным.
Ты не одна, повторяла она каждое утро. Ты не одна, Оленька.
И впервые за долгое время Оля поверила, что это правда.
Выписка.
Через три недели её выписали. Слабая, похудевшая, с тёмными кругами под глазами но живая.
Дома всё было так, как она оставила. Только пыль на полках и запах затхлости. Посуда грязная. Иван не вернулся. Его вещи исчезли. В шкафу пустые вешалки. На тумбочке записка:
*Не выдержал. Прости.*
Оля долго смотрела на эти слова. Потом скомкала бумажку и выбросила.
Мама помогла ей убрать квартиру, вымыть окна, проветрить комнаты.
Начнём с чистого листа, сказала она.
Оля кивнула.
Первый месяц после болезни.
Она едва ходила. Дышать было тяжело. Но каждый день делала на десять шагов больше, чем вчера. Потом на двадцать. Потом выходила на балкон, а затем во двор.
С работы звонили. Спрашивали, когда вернётся.
Скоро, отвечала она.
Хотя сама не знала, вернётся ли вообще.
Возвращение.
Через шесть недель она появилась в офисе. Коллеги смотрели на неё осторожно как на хрупкую вазу, которую можно нечаянно разбить.
Мы так рады тебя видеть! сказала начальница, обнимая её.
Оля улыбнулась. Впервые за долгое время искренне.
Работа стала спасением. Она забывала о боли, о пустоте в груди, о том, что когда-то любила человека, который бросил её в самый тёмный момент жизни.
По вечерам Оля писала в дневник. Не жаловалась просто фиксировала:
*«Сегодня прошла три квартала без одышки.
Сегодня съела целое яблоко.
Сегодня не думала о нём.»*
Осень.
Падали листья. Оля купила себе новое пальто тёплое, бордового цвета. Цвет жизни, а не болезни.
Она начала ходить на йогу. Потом на курсы фотографии. А по субботам в библиотеку.
Жизнь не стала идеальной. Но стала её собственной.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, она увидела в витрине магазина небольшую витражную фигурку лошади из цветного стекла.
Она остановилась.
В детстве мечтала о лошади. О белоснежной кобыле с гривой, как облако. Родители смеялись: *«У нас дача, а не ранчо!»* Но как-то папа привёз ей деревянную фигурку грубоватую, но с добрыми глазами.
Оля зашла в магазин и купила ту стеклянную лошадку.
Это символ, сказала продавщица. Свобода. Сила. Выживание.
Знаю, улыбнулась Оля.
Зима.
Иван позвонил в декабре.
Оль можно поговорить?
Она молчала.
Я я не знал, что всё так серьёзно. Думал, ты просто простудилась. А потом потом стало стыдно. Я не знал, как вернуться.
Оля смотрела в окно. За стеклом снег, фонари, тишина.
Ты не вернулся, Ваня. Ты исчез. Когда мне было страшнее всего тебя не было.
Я понимаю. Прости.
Прощение это не то, что я могу просто дать. Это нужно заслужить. А ты даже не попытался.
Он молчал.
Я скучаю по тебе, прошептал.
А я нет, ответила она. Я скучала по тому, кем ты мог бы быть. Но ты оказался другим.
Оля положила трубку.
Сердце не болело. Ни капли.
Весна.
Оля продала старую мебель, купила новую. Завела чёрную кошку с зелёными глазами. Назвала её Весна.
Она начала писать рассказы о болезни, о лошадях, о женщинах, которые учатся дышать заново.
Мама приезжала на выходные. Они пили чай, смеялись, смотрели старые фильмы.
Ты светишься, как-то сказала мама.
Правда?
Да. Как будто внутри тебя зажгли свет.
Оля улыбнулась.
Наверное, потому что я больше не боюсь темноты.
Лето.
Она поехала в деревню к подруге детства. Там были поля, река, конюшня.
В первый день подошла к гнедому коню с тёплым дыханием и мягкими глазами.
Можно? спросила у конюха.
Садись, ответил он. Только не бойся.
Оля села в седло. Конь тронулся. Ветер в лицо, трава под копытами, небо над головой.
Оля закрыла глаза.
И впервые за долгое время почувствовала не просто жизнь, а свободу.
Эпилог.
Прошёл год.
Оля больше не думала об Иване. Без ненависти, без тоски просто не думала. Он стал эпизодом. Болезненным, тёмным, но прошлым.
Она не искала новую любовь. Но и не боялась её.
Она жила.
И в этом была её настоящая победа.
*«Иногда тебя оставляют не потому, что ты недостойна любви.
А потому, что другой человек не умеет быть рядом, когда это действительно нужно.
И тогда ты учишься быть рядом с собой.
И этого достаточно. Она поставила витражную лошадку на подоконник, где солнце касалось её каждое утро. Каждый день теперь начинался не с боли, а с тишины тёплой, своей. Пила чай, гладила Весну, смотрела, как за окном распускаются деревья. И знала: она больше не боится быть одна. Потому что была не одна она была с собой. И этого хватало.
