Людмила, произнесла свекровь, застыв в дверях нашей спальни, мы с сыном всё обсудили. Ты здесь больше не живёшь.
Её голос звучал ровно, почти безэмоционально, будто она объявляла расписание электричек, а не выгоняла меня из дома. Я стояла у окна, сжимая в руках чашку чая. За стеклом моросил дождь тот самый осенний, тоскливый, словно знающий: ты уже проиграла, но всё равно идёшь дальше.
Что значит «не живёшь»? спросила я, хотя внутри уже всё поняла.
Ты и сама знаешь, ответила она, отвечая взгляд. После того, как перестала оплачивать мои расходы
Она не договорила. И не нужно было. Я и так всё знала.
Всё началось несколько лет назад тогда я впервые почувствовала, как почва уходит из-под ног. Мой муж Дмитрий работал в крупной транспортной компании, но его зарплата была скромной. По крайней мере, именно так он её называл. А я, благодаря упорству и терпению качествам, которые, как мне казалось, он ценил, сумела отложить приличную сумму. У меня были сбережения. Я не хвасталась ими, не выставляла напоказ, но когда в нашей квартире, доставшейся Дмитрию от бабушки, понадобился ремонт, а он говорил: «Подождём, может, накопим», я предлагала оплатить всё сама.
Ты уверена? тогда спросил он, глядя на меня с лёгкой тревогой.
Конечно, ответила я. Главное, чтобы было уютно.
Так началась эпоха моих «вложений». Сначала ремонт, потом новая кухня, затем коляска для нашего сына. Я не считала денег. Я думала, что мы семья. Что всё, что у меня есть, и его тоже. Но, видимо, ошиблась.
Свекровь, Галина Степановна, жила отдельно, но появлялась всё чаще. Сначала на выходных, потом и среди недели. «Помочь вам», «погулять с внуком», «просто поговорить». Я не возражала уважала её возраст, старалась быть вежливой. Но вскоре стало ясно: она не гостья. Она хозяйка.
Она вмешивалась во всё: как я кормлю ребёнка, как убираю, во что одеваюсь. Однажды, увидев мою новую блузку, сказала:
У нас в деревне из такой ткани мешки шили.
Я промолчала. Мои родители тоже были из деревни, но их труд сделал их достойными, опрятными людьми, ценившими и красоту, и работу. А вот Галина Степановна, видимо, считала, что всё красивое непременно фальшивое.
А потом начались просьбы о деньгах. Сначала мелочи: «Люда, одолжи на лекарства», «пенсию задерживают», «телефон сломался поможешь?». Я давала. Не считала. Потом больше: «крыша течёт», «холодильник сломался», «племяннице на свадьбу подарок». Я оплачивала всё. Дмитрий молчал. Он никогда не мог сказать матери «нет». А когда я осторожно намекнула, что пора бы установить границы, он лишь пожал плечами:
Ну что ты, мама же старается, помогает с ребёнком.
Помогает Да, гуляла, нянчилась. Но делала это так, словно я должна была быть ей вечно благодарна. А я платила. За её зубы, за санаторий, за ремонт в её квартире, даже за новый телевизор. Я думала: «Главное чтобы был покой».
Но покой это не отсутствие ссор, это уважение.
Перелом наступил весной, когда сыну исполнилось три года. Я вышла на работу, он пошёл в садик. Галина Степановна продолжала приходить «помогать». Но однажды я услышала, как она говорит мужу:
Ты уверен, что это твой сын? тихо, почти шёпотом.
Я замерла в дверях. Сердце остановилось, а потом заколотилось бешено.
О чём это? спросила я, стараясь говорить спокойно.
Она вздрогнула, но быстро оправилась:
Ой, Люда Ну что ты такая нервная? Шучу. Ребёнок же вылитый Дима.
Но он не был похож на Дмитрия. Ни капли. Он был похож на меня и на моего отца. Это видели все, кроме, кажется, Галины Степановны. А может, именно поэтому она так настаивала?
Я не стала устраивать сцену. Но в тот же вечер сказала Дмитрию:
Твоя мать больше не будет сидеть с сыном.
Почему? Что случилось?
Она посеяла сомнения в отцовстве. Это неприемлемо. Дмитрий опустил взгляд, провёл ладонью по лицу и тихо сказал:
Ну и пусть сидит мама. А ты делай что хочешь.
Я не стала спорить. Собрала вещи тихо, за ночь. Уехала рано утром, пока они ещё спали. Сына оставила знал только, что мама ушла «на работу». Но я обещала себе: вернусь, когда смогу дать ему дом, где никто не станет сомневаться в его имени, в его праве быть счастливым.
Через полгода я снимала квартиру в другом районе, нашла новую работу и повесила в прихожей его первую рисованную открытку «Мама, я жду».
А однажды утром Дмитрий позвонил. Голос был сдавленный:
Люда он спрашивает, почему ты не приходишь.
Я закрыла глаза.
Скажи ему, что прихожу. Каждый день. Только он ещё не видит.
