Людмило, проговорила свекровь, застыв в дверях нашей спальни. Мы с сыном всё обсудили. Ты больше здесь не живешь.
Её голос звучал ровно, будто она сообщала прогноз погоды, а не выгоняла меня из дома. Я стояла у окна, сжимая в руках чашку чая. За стеклом моросил дождь тот самый осенний, унылый, будто знающий: ты уже проиграла, но всё равно идешь вперед.
Что значит «не живешь»? спросила я, хотя внутри уже всё поняла.
Ты и сама знаешь, ответила она, отвесив взгляд. После того, как перестала оплачать мои расходы
Она не договорила. И не нужно было. Я всё и так знала.
Всё началось несколько лет назад тогда я впервые почувствовала, как земля уходит из-под ног. Мой муж Дмитрий работал в крупной транспортной компании, но его зарплата была скромной. По крайней мере, так он её называл. А я, благодаря упорству той самой черте, которая, как я думала, ему нравилась, сумела скопить приличную сумму. У меня были деньги. Я их не афишировала, не кичилась, но когда в нашей квартире, доставшейся Дмитрию от бабушки, потребовался ремонт, а он говорил: «Подождём, накопи́м», я предлагала заплатить сама.
Ты уверена? тогда спросил он, глядя на меня с лёгкой тревогой.
Конечно, ответила я. Главное, чтобы было уютно.
Так началась эпоха моих «вложений». Сначала ремонт, потом новая кухня, затем коляска для нашего сына. Я не считала. Я думала, что мы семья. Что всё моё это и его тоже. Но, видимо, ошибалась.
Свекровь, Татьяна Николаевна, жила отдельно, но появлялась всё чаще. Сначала по выходным, потом и среди недели. «Помочь вам», «Погулять с внуком», «Просто поболтать». Я не возражала уважала её возраст, старалась быть вежливой. Но скоро стало ясно: она не гостья. Она хозяйка.
Она лезла во всё: как я кормлю ребёнка, как убираю, во что одеваюсь. Однажды, увидев мою новую блузку, сказала:
У нас в колгоспе из такой материи мешки шили.
Я промолчала. Мои родители тоже были из села, но их труд сделал их людьми аккуратными, ценящими и красоту, и работу. А вот Татьяна Николаевна, видимо, считала, что всё красивое непременно фальшивое.
Потом начались просьбы о деньгах. Сначала мелочи: «Люда, одолжи на лекарства», «Пенсия задерживается», «Телефон сломался поможешь?». Я давала. Не считала. Потом больше: «Крыша течёт», «Нужен холодильник», «На подарок племяннице на свадьбу». Я оплачивала всё. Дмитрий молчал. Он никогда не мог сказать матери «нет». А когда я осторожно намекнула, что пора бы и границы поставить, он только пожал плечами:
Ну что ты, мать же старается, помогает с ребёнком.
Помогает Да, гуляла, нянчилась. Но делала это так, будто я должна быть ей вечно благодарна. А я всё платила. За её зубы, за санаторий, за ремонт в её квартире, даже за новый телевизор. Я думала: «Главное, чтобы был мир».
Но мир это не отсутствие ссор, а уважение.
Перелом случился весной, когда сыну исполнилось три года. Я вышла на работу, он пошёл в сад. Татьяна Николаевна продолжала приходить «помогать». Но однажды я услышала, как она говорит мужу:
Ты уверен, что это твой сын? тихо, почти шёпотом.
Я застыла в дверях. Сердце замерло, а потом заколотилось.
О чём это? спросила я, стараясь говорить спокойно.
Она дёрнулась, но быстро оправилась:
Ой, Люд Ну что ты такая нервная? Пошутила. Ребёнок же вылитый Дима.
Но он не был похож на Дмитрия. Ни капли. Он был похож на меня и на моего отца. Это видели все, кроме, видимо, Татьяны Николаевны. Я поставила чашку на подоконник. Чай давно остыл.
Значит, так, сказала я, не поворачиваясь. Забираю сына и ухожу.
В дверях на мгновение стало тише, чем дождь.
У тебя ничего нет, медленно произнесла свекровь. Квартира не твоя. Деньги не твои.
Я наконец обернулась.
Моя только воля. И она моя.
На следующий день мы переехали к моей сестре. А спустя месяц я подала на развод. Деньги не требовала. Ни копейки.
Зато забрала фотографии. Его детство. Нашу свадьбу. Его первого папиного внука.
И больше никогда не отвечала на звонки.
