Рожать надо как можно скорее, прошипела бабушка Мария Ивановна, скользя ногами с кровати, словно листва по ветру.
Марии Ивановне исполнилось семьдесят семь лет, и она уже давно забывала, что такое молодость, но внук и правнук упорно подгоняли её, периодически приткнув трость к плечу:
Останешься в синем чулке, будешь вспоминать свою юность, а тогда уже будет поздно.
Внезапно бабушка Мария взмолилась, перестала подниматься, шепчущая назло всем домашним: Что я вас, гадов, растила, чтобы спали до обеда? и в половине седьмого утра её кухня зазвучала громом кастрюль, будто в ней варились сотни золотых рублевых монет.
Домочадцы насторожились.
Бабушка, спросила пятилетняя правнучка Злата, а ты почему больше не ругаешься на нас?
Так собираюсь умереть, срок, девочка, срок, вздохнула Мария, будто предвосхищая конец своей жизни, но с надеждой, что за последним борщом, которым они теперь почти не умеют варить, кроется чтото большее.
Злата бросилась к собравшейся в кухне семье.
У Марии Ивановны умер сурок! донесла она новости, словно со звука разведки.
Какой сурок? поднял брови глава семейного клана, старший сын Владимиру Ильичу, чьи лобные бороды от ветра казались чертами сказочного Черномора.
Наверное, старый, пожала плечами Злата, не зная, о чём речь, ведь бабушка ей его никогда не показывала.
Старшие переглянулись.
На следующий день к дому пришёл скрупулёзный врач из клиники на Тверской, в белом халате и с рюкзаком, полным рецептов.
Что-то бабушке нездоровится, поставил диагноз он, размахивая пальцем над картой.
Ясен пень, хлопнул Владимир Ильич по бедрам, а то что бы мы васто звали!
Врач задумался, посмотрел сначала на него, потом на его жену.
Возрастное, безапелляционно произнёс он. Но серьезных отклонений я не вижу. Какие симптомы?
Она перестала говорить, как готовить обед и ужин! Всю жизнь тыкала пальцем в меня, мол, руки мои не оттуда, а теперь даже на кухню не зайдет, говорила её жена, голос её опадал, будто лист отшёл от ветки.
На общем совете семья решила, что это тревожный знак. Устав от переживаний, они легли спать, будто провалились в бесконечный колодец.
Ночью Владимир Ильич проснулся от знакомого шороха тапок, но теперь он был не настойчивым, а тихим, словно шепот ветра в пустой квартире.
Мам? прошептал он, выходя в коридор.
Ну, донеслось из темноты без церемоний.
Ты чего?
Думаю, пока вы спите, сбегу к свиданию с Мишкой Яковлевым, пробормотала бабушка, словно возвращаясь в себя. В туалет я, куда ещё?
Владимир включил свет на кухне, закипятил чайник и сел за стол, обхватив голову руками.
Оголодал? спросила бабушка, стоя в коридоре и глядя на него.
Да, жду тебя. Что это было, мам?
Мария Ивановна подошла к столу.
Уже пятый день сижу в комнате, начала она, вдруг голубь в окно влетел бац! Считаю, это примета к смерти. Легла, жду. День жду, второй, третий, а сегодня проснулась среди ночи и думаю: «А не пошла бы эта примета к лешему, чтобы я прожигала жизнь под простынями?» Наливай чай, да погорячее, покрепче. Три дня с тобой, сын, нормально не разговаривали, навёрстывать будем.
Владимир Ильич лёг спать в половине пятого утра, а Мария Ивановна осталась на кухне, готовить завтрак ведь иначе эти белоручки не смогут накормить детей, а рубли, как будто бы растворялись в паре кипящего борща.
