« Позднее пробуждение тещи »
« Когда все ушли, теща наконец вспомнила о нас. Но уже было слишком поздно »
Уже более десяти лет я живу с Луи. На свадьбу я вышла в двадцать пять. У него нет только одного ребёнка: у него два старших брата, оба давно обосновались работа, собственный дом, семья. Как бы картинка идеальной семьи. Их мать, Жанна-Луиз Лефевр, женщина с твёрдым характером, не умеющая прятаться за кемто другим. Она воспитывала троих сыновей в одиночку, ни разу не согнувшись под давлением.
С самого начала наших помолвок я почувствовала от неё особое недовольство. Никаких открытых обвинений, но её безмолвие за обеденным столом, косые взгляды, «забывчивость», которую она оттачивала, говорили обо всём. Я делала вид, что это меня не трогает. Может, я не соответствовала её представлениям? Может, она не хотела отпускать своего младшего сына?
Луи был её опорой. После того как старшие ушли, он оставался, чтобы помогать: покупка продуктов, визиты к врачу, бумажная работа. И тут я появилась. И всё изменилось.
Я пыталась завоевать её расположение: готовила тушёные блюда, приглашала на праздники, дарила продуманные подарки. Даже пыталась называть её «мама», но слово застревало в горле. Она сохраняла холодную отстранённость, и я ощущала себя чужой в этом клане.
Когда наш сын Габриэль появился на свет, ЖаннаЛуиз стала появляться чаще. Небольшой передышка: когда старшие подарили ей внуков, наш ребёнок стал почти незаметен. Она проводила Рождество у них, звонила каждую неделю, а мы оказывались в тени. Хуже того, она постоянно «забывала» мой день рождения, если только Луи ей не напоминал. Ни сообщения, ни открытки. Я страдала, а потом приняла: не всем дано иметь двух мам.
Годы шли. Жизнь скромная, но достойная. Появилась дочь Элодиа. Луи работал, я заботилась о детях. Теща оставалась на периферии нашей жизни редкие визиты, но всё равно дистанция. Мы ничего не форсировали.
В прошлом году её муж умер. Удар стал для неё тяжёлым. Врачи, антидепрессанты, диагноз «сеньорская депрессия». Старшие сыновья пришли один раз, оставили продукты и больше ничего. Мы же часто навещали её парижскую квартиру не так часто, как они, но всё же.
И в середине декабря она позвала нас на новогодний ужин. « Мне нужны вы», прошептала она. Я согласилась, несмотря ни на что. Нельзя бросать в нужде того, кто уязвим.
Я готовила фуагра, накладывала бûche, а она сидела на диване, вздыхая. « Приедут Фрэнсуа и Матье? спросила я. Она пожалела плечами: « Зачем? »
Подходил полночный час. Внезапно она встала: « Садитесь. У меня предложение». Голос её дрожал. « Я просила моих других невесток приютить меня, но они отказались. Поэтому переезжайте ко мне. Взамен я оставлю вам эту квартиру.»
Шок. Весь этот год холодного отношения И теперь, когда остальные её бросили, она обращается ко мне? Как будто трёхкомнатная квартира в Париже может стереть двадцать лет равнодушия?
Луи пообещал подумать. В машине я вырвалась, без крика, но со сжимающим голосом:
Слушай, я не святая. Я не буду жить с тем, кто обращал меня в призрак, с тем, кто никогда не приходил на школьные представления своих внуков. Эта внезапная «симпатия» она просто боится умереть одна. Почему мы должны платить своей жизнью за то, что она нам отняла?
Это моя мать пробормотал он.
Мать это утешение, а не способ выбирать детей. Она исключила нас из своей семейной истории, а теперь обернулась к любимым.
Он замолчал. Я видела его внутреннюю борьбу. Но он меня понял.
Мы больше не ходили по улице Риволи. Было несколько холодных звонков. Она упрекает нас в разочаровании. Я же думаю: какая у неё правота требовать? Что может купить улыбка, измеряемая квадратными метрами?
Нет. Достоинство не имеет цены. Если ты ничего не значишь в светлые дни, не становись щитом против теней.
Это не месть. Просто болезненный урок о том, кого стоит принимать, а кто выбирает вас.
