Ольга, ты не можешь меня бросить! Что я буду делать без тебя?
То же, что и всегда, пить с утра до ночи!
Я хлопнула дверью, села за руль и бессильно разрыдалась. Как же так вышло? Почему это случилось с нами? Ещё год назад наша семья была примером для всех. И предметом зависти, конечно. Чужое счастье всегда вызывает зависть. Так уж устроен мир.
****
Оленька, быстро собирайся, собирай Витю, у меня для вас сюрприз! Да, тёплую одежду не забудь.
Мой муж Артём, которого я в такие моменты звала Тёмушей, обожал нечаянные подарки. На этот раз он повёз нас с сыном за город кататься на снегоходах. Его друг недавно купил дачу в ста километрах от Москвы. Ну, дачу Настоящий готический замок, по крайней мере, в моём представлении. С башенками, высокими стенами назвать это забором язык не поворачивался.
Ну как? спросил Артём, глядя на моё ошеломлённое лицо.
Знаешь, в этом доме что-то есть Мурашки по спине.
Ты просто замёрзла, пойдём в зал. Ты ещё не видела камин.
Внутри замок был ещё мрачнее, чем снаружи. Но мужчинам здесь нравилось, и я не стала спорить о вкусах. Что толку, если они всё равно разные?
Мне, конечно, не нравились звериные морды на стенах. Хотя Артём уверял, что это не настоящие чучела, а просто подделки, но от этого они не становились приятнее. А вот мужчины с аппетитом ели жареное мясо, сидя прямо под разинутым кабаньим ртом. Витя, как настоящий мужчина, бегал по комнатам, размахивая игрушечным мечом и сражаясь с воображаемыми чудовищами. А я старалась не смотреть по сторонам, а любоваться огнём в камине.
Возможно, этот день и этот замок запомнились мне в таких мрачных красках потому, что это были последние часы моей прежней жизни. Чуть позже хозяин выкатит из гаража два снегохода, и один из них унесёт жизнь моего сына. За рулём будет Артём, который потом не выберется из ада собственной вины и утонет в бутылке.
Не знаю, почему я оказалась сильнее. Описать ту боль, что я чувствовала каждый день вот уже почти год, невозможно. Но я не хотела выплёскивать её наружу. Моя боль стала частью меня. Никто из окружающих не страдал так, как я. Люди даже не догадывались, каково мне смотреть на их счастливые лица.
Иногда мне хотелось присоединиться к мужу и попробовать заглушить боль вином. Но я знала станет только хуже. Пьяный человек ещё эмоциональнее, а чувства сейчас были нашим главным врагом. Они рождали злость, обиду, гнев всё то, чем теперь жил Артём. Он прятался за ними, как черепаха в панцире, и не хотел выходить.
Я не собиралась уходить навсегда просто сдали нервы, и я решила уехать хотя бы ненадолго. Завела машину, выехала на трассу. На стекло падали снежинки, идеальные, будто нарисованные. Я ехала без цели, останавливалась на заправках, пила кофе в придорожных кафе. Однажды даже переночевала в гостинице.
В голове не было мыслей. Я не ехала куда-то я уезжала. Не помню, когда свернула с трассы, но дорога привела меня в маленький сонный городок. Остановилась у сквера и долго сидела, не двигаясь.
Девушка, замёрзнете, постучали в стекло.
Мимо проходили подростки, и я подумала: какая заботливая молодёжь.
Ждёте кого? раздался голос снова.
Я присмотрелась и разглядела пожилую женщину с маленьким белым пуделем, белым, как снег под его лапами. Зачем-то вышла и подошла к ним.
Сидите тут давно, мотор заглушен, вот я и забеспокоилась.
Со мной случилось прошептала я.
Почему-то чужому человеку открыться проще. Может, потому что он не станет, как мама, говорить, что Артём пьёт из-за прадеда-пьяницы по линии троюродной тёти. Чужой не будет копаться в твоём прошлом, искать вину. А если начнёт лезть его всегда можно прогнать.
И вот я уже сижу на кухне с голубыми занавесками, с чашкой чая и мокрой от слёз салфеткой.
Казалось, все слёзы выплаканы в первые месяцы. Но нет ещё остались. Просто я устала от глупых утешений и спрятала их глубже.
Оля, как хочешь, но я уже постелила тебе на диване. Отдохнёшь, потом поедешь в своё «никуда».
Ладно, махнула я рукой, понимая, что до машины идти дальше, чем до дивана.
Утром я впервые за долгое время проснулась с улыбкой. На стене тикали часы, сквозь шторы пробивался свет, а мой нос облизывал шершавый язык.
Шарик, вспомнила кличку пуделя. Он поднял на меня глаза, и его мордочка будто улыбнулась.
Я рассмеялась.
Шарик, не приставай к девушке. Особенно голодной.
В комнату вошла тётя Валя с подносом. Пахло кофе и свежей выпечкой.
Не удивляйся, улыбнулась она. Когда не спится, я готовлю. Сегодня бессонница пришлась кстати. Вот тебе булочки с корицей, и не вздумай хвалить их вслух. Выпечка любит тихую похвалу.
Это как?
Можешь закатить глаза и вздохнуть.
Откусив кусочек, я поняла такие булочки могут себе позволить капризы.
Тётя Валя ушла, оставив меня с лучшим завтраком в жизни. Раньше Тёмуша тоже баловал меня завтраками в постель. Говорил, что боится голодных женщин, поэтому таскал всё подряд: бутерброды, творог, даже селёдку.
Воспоминание вызвало улыбку, а не боль. Будто я нырнула в прошлое и вынырнула, глотнув счастья.
После завтрака мне снова захотелось спать. Проснулась уже вечером. Рядом посапывал Шарик.
Что же я делаю?! вскочила я. В доме было тихо. Совсем рехнулась! проворчала, ища свою одежду.
Шарик посмотрел на меня умными глазами.
Шарик, милый, я сошла с ума? Сплю сутки в чужом доме, в незнакомом городе, название которого даже не помню!
Разглядывая комнату, я заметила, что это явно не жильё пожилой женщины. Скорее, здесь жил подросток на стенах плакаты, у окна штанга. На полке рамка с фото два парня в военной форме.
Тут открылась дверь, и голос тёти Вали крикнул:
Ну и соня! Уже ужинать пора, а вы всё спите!
Мне так стыдно
Хороший сон лучшее лекарство. Голодная? Сейчас поужинаем. Даже пирожные купила. Праздник устроим.
Я хотела отказаться, но живот предательски заурчал.
Мы ели вкуснейшее рагу из кролика. Тётя Валя рассказала, что зверька ей подарил поклонник фермер, у которого целых сто тридцать пять кроликов, и каждого он знает по имени.
Тётя Валя, вы давно одна? рискнула спросить я.
Уже тридцать лет. Судьба у нас с тобой похожая, Оль. Я тоже сына похоронила, только он постарше твоего был. Мой Алёша служил, не на войне, но там и погиб ребята с оружием баловались, случайный выстрел. После похорон мы с мужем стали чужими. Через два года развелись. Он в деревню уехал, спился, умер в канаве. Я хотела руки на себя наложить, но одна старушка сказала: «Живи, иначе на том свете своих не увидишь». С тех пор терплю. Боль со временем стала светлой, даже приятной. Хорошо помнить, что было в жизни улыбки сына, любовь мужа.
После её рассказа мне не хотелось уезжать. Будто я всегда жила здесь, с тётей Валей и Шариком, с геранью на подоконнике и часами на стене.
Утром нас разбудил звонок. Тётя Валя открыла дверь, и я увидела Артёма.
Интересно, сказал он, оглядываясь, никакого любовника.
Какого любовника?
Хотя бы какого-нибудь. Судя по названию городка самого завалящего.
А как он называется?
Приехали! Жена в городе живёт и названия не знает!
Тётя Валя улыбнулась:
Пойду блины печь. Вы, молодой человек, рыжики солёные любите? С блинами объедение.
Не помню. Наверное, да. В детстве бабушка кормила.
У вас в столице одна химия, а у нас нормальная еда. Сейчас попробуешь.
Она ушла, а мы с Артёмом стояли, как горошины, потом бросились друг к другу. Я так соскучилась по его запаху без перегара, человеческому.
Я честно рассказала, как здесь оказалась. Артём хмуро кушал пятнадцатый блин, заедая грибами.
Хорошо, что геолокацию не выключила, пробормотал он.
Потом признался:
После твоего отъезда я разбил бутылку об стену. Пятно до сих пор не отмывается. Потом проспался, утром испугался если потеряю и тебя, мне конец. Нашел тебя в этом Задрыпенске (хотя город оказался Горки), приехал. Дворник сказал, что твоя машина тут два дня. Думал, любовник. Но тётка с верхнего этажа подсказала, где ты.
Мы смеялись ещё полчаса, потом решили лепить пельмени процесс, объединяющий.
Прожили у тёти Вали ещё два дня. Гуляли по Горкам, держась за руки. Кормили голубей, делили булочки пополам. Со стороны мы выглядели счастливыми, а не двумя разбитыми людьми.
Но пора было возвращаться. Ближе к дому мне стало страшно вдруг сон закончится? Но твёрдая рука Артёма и ровное сердцебиение успокоили.
Ковёр надо менять, сказал он, глядя на пятно от коньяка.
Оставим как память. Как плакаты в комнате сына тёти Вали.
Мы впервые заговорили о том, что и у нас есть комната, которую нужно разобрать. Поднялись в детскую, стали раскладывать вещи Вити.
На лицах была не скорбь, а светлая грусть. Я думала кому бы Витя отдал свою машинку? Что сказал бы про зелёную бейсболку, которую я купила в Турции, а он так и не надел, но и не выбросил?
А это помнишь? Артём надел маску гориллы и заковылял.
О-о! Только ты мог разрешить Вите надеть её в зоопарк! Как нас тогда не арестовали?
Вечером мы разобрали вещи, собрали мешки для детдома, что-то оставили. Держались молодцами ни слезинки.
Потом, лёжа в постели, мы наконец поговорили о том дне. Артём сам понял он не виноват. Никто не смог бы избежать падения.
В ту ночь я впервые за долгое время уснула в его объятиях. Утром проснулась от запаха кофе он стоял с кружкой.
А мне?
На двоих.
***
Через девять месяцев у Вити родилась сестра. Думаю, зачатая той ночью.
О беременности я долго не решалась сказать. Звонила тёте Вале. Мы даже отпуск провели не на море, а в Горках, у неё. К тому времени она вышла замуж за своего кроликовода.
Утром, набрав воздуха, я выпалила:
Артём, я беременна.
Чего?
Беременна.
То есть у нас будет?
Он не сказал больше ни слова просто долго целовал, а потом приложил ладонь к животу.
