Когда отец нас бросил, мачеха вырвала меня из ада детдома. Навеки буду благодарен судьбе за вторую мать, которая спасла мою разбитую жизнь.
В детстве моя жизнь была словно светлая сказка дружная семья жила в старом доме на берегу Вишеры, недалеко от деревни Устьянск. Нас было трое: я, мама и отец. Воздух пах мамиными блинами, а низкий голос отца наполнял вечера историями о прошлом. Но судьба безжалостный хищник, поджидающий в тени. Однажды мама начала угасать её улыбка потускнела, руки ослабели, и вскоре больница в Вологде стала её последним пристанищем. Она ушла, оставив после себя пустоту, разорвавшую наши сердца. Отец погрузился во тьму, ища утешения в водке, превратив наш дом в руины, полные разбитых бутылок и немой тоски.
Холодильник стоял пустой, как отражение нашего падения. Я брел в школу в Устьянске грязный, голодный, с глазами, полными стыда. Учителя спрашивали, почему я не делаю уроки, но как я мог учиться, если единственной мыслью было как выжить? Друзья отвернулись, их шёпоты ранили сильнее ледяного ветра, а соседи смотрели, как наш дом превращается в руины, с жалостью в глазах. В конце концов, кто-то не выдержал и вызвал опеку. Чиновники ворвались к нам, готовые вырвать меня из дрожащих рук отца. Он упал на колени, рыдал, умолял дать шанс. Ему дали месяц последнюю нить над пропастью.
Эта встреча потрясла отца. Он сбегал в магазин, принёс еды, и мы вместе убрали дом, пока он не засиял слабым отблеском былого уюта. Он перестал пить, и в его глазах мелькнула тень прежнего отца. Я начал верить в спасение. Однажды ветренным вечером, когда за окном шумела Вишера, он робко сказал, что хочет познакомить меня с одной женщиной. Сердце замерло неужели он забыл маму? Он поклялся, что её память священна, но эта женщина могла стать нашей защитой от чиновников.
Так в моей жизни появилась тётя Марфа.
Мы поехали к ней в Каргополь город, спрятанный среди холмов, где она жила в маленьком доме с видом на Онегу, окружённом дикими яблонями. Марфа была как буря тёплая, но несгибаемая, её голос успокаивал, а руки давали убежище. У неё был сын, Глеб, на два года младше меня, худой паренёк с улыбкой, разгоняющей тьму. Мы сразу подружились гоняли по полям, лазили по деревьям, смеялись до упаду. По дороге домой я сказал отцу, что Марфа как луч солнца в нашей тьме, а он лишь молча кивнул. Вскоре мы оставили дом на Вишере, сдали его и переехали в Каргополь отчаянная попытка начать заново.
Жизнь наладилась. Жизнь наладилась. Отец работал плотником, Марфа шила и варила обеды на двоих нет, на троих, ведь теперь у нас был дом, полный голосов. По вечерам мы сидели за большим столом, слушали, как Глеб фантазирует о море, а Марфа поправляла его, будто упрямый ветер поправляет пламя свечи. Иногда, когда дул северный ветер, я вставал на берегу Онеги и смотрел на волны, вспоминая мамины блины, её смех, и тогда не было боли только тихое тепло внутри. Я больше не боялся будущего. У меня была семья. Настоящая.
