Отчаявшийся отцовский дом превратился в спасительный луч надежды благодаря неожиданному помощнику.
Сын и невестка выслали старика из собственного жилища, украв у него притворство, будто места уже нет. Пожилой мужчина почти замёрз, когда нежный прикосновение коснулось его щеки.
Генри сидел на ледяной скамейке в парке под Лионом, дрожа от пронизывающего ветра. Ветер завывал, словно голодный волк, крупные снежинки падали, а ночь тянулась, как бесконечный тёмный океан. Он уставился в пустоту, не понимая, как тот, кто построил свой дом собственными руками, оказался сегодня на улице, отвергнутый, как ненужный старый предмет.
Всего несколько часов назад он был в своём доме, окружённый знакомыми стенами. Но его сын Жюль, глядя на него с холодным безразличием, будто видел чужого, а не отца.
Папа, мы с Жюльем больше не можем так, сказал он без колебаний. Тебе, наверное, нужен уход, может быть, дом престарелых или небольшая комнатка. У тебя ведь есть пенсия.
Жюль, невестка, стояла рядом и кивала, будто это самое естественное решение.
Но это мой дом дрожала голосом Генри, не от холода, а от боли предательства, раздирающей изнутри.
Ты всё подписал, спокойно ответил Жюль, пожимая плечами так холодно, что у Генри отняло дыхание. Документы в порядке, папа.
Тогда старик осознал: у него ничего не осталось.
Он не стал спорить. Гордыня или отчаяние заставили его просто повернуться и уйти, оставив всё ценное позади. Сидя в темноте в старом пальто, он задавался вопросом, как мог доверять сыну, воспитывать его, отдать всё, а в итоге стать лишним. Холод проникал до костей, а боль в душе была сильнее.
Внезапно он ощутил прикосновение.
Большая пушистая лапа нежно прилегла к его онемевшей руке.
Перед ним стояла большая, густая собака с мягким почти человеческим взглядом. Она внимательно посмотрела на Генри, а потом вмяла влажный нос в его ладонь, будто говорила: «Ты не один».
Откуда ты, большой? прошептал старик, сдерживая слёзы.
Собака зашевелила хвост и слегка потянула за край его пальто.
Что ты хочешь? удивлённо спросил Генри, но в его голосе уже не было печали.
Упрямая собака продолжала тянуть, и, вздохнув, старик последовал за ней. Что терять?
Они прошли несколько заснеженных улиц, пока перед ними не открылась дверь маленького дома. На пороге стояла женщина, укутанная тяжёлым платком.
Гастон! Где ты, шалун?! воскликнула она, заметив дрожащего мужчину. О боже Вы выглядите совсем плохо!
Генри хотел сказать, что справится сам, но из горла вырвались лишь хриплые звуки.
Вы замёрзёте! Войдите скорее! она схватила его за руку и почти принудительно потянула внутрь.
Он очутился в тёплой комнате, где аромат свежезаваренного кофе смешивался с запахом сладкой выпечки вероятно, коричных булочек. Понадобилось мгновение, чтобы понять, где он, но тепло окутало тело, отгоняя холод и страх.
Добрый день, прозвучал нежный голос.
Он повернулся. На пороге стояла женщина, держа поднос.
Меня зовут Клэр, улыбнулась она. А вас?
Генри
О, Генри, её улыбка расширилась, мой Гастон не впускает в дом любого. Вам повезло.
Он ответил слабой улыбкой.
Не знаю, как вас благодарить
Скажите, как вы оказались на улице в эту стужу, предложила она, ставя поднос на стол.
Генри колебался, но в глазах Клэр читалась искренняя доброта, и он решился рассказать всё: о доме, о сыне и о предательстве тех, для кого он жил.
Когда рассказ закончился, в комнате повисла тяжёлая тишина.
Оставайтесь здесь, неожиданно сказала Клэр.
Генри поднял глаза, удивлённый.
Что?
Я живу одна с Гастоном. Мне нужна компания, а вам кров.
Я не знаю, что сказать
Скажите «да», она снова улыбнулась, а Гастон, словно одобряя, прижался носом к её руке.
В тот момент Генри понял: он нашёл новую семью.
Через несколько месяцев, при поддержке Клэр, он обратился в суд. Подписанные под давлением документы были признаны недействительными, и дом был возвращён ему.
Но он не вернулся туда.
Это место уже не моё, тихо сказал он, глядя на Клэр. Пусть они его сохранят.
Ты прав, согласилась она. Потому что теперь твой дом здесь.
Он посмотрел на Гастона, тёплую кухню и женщину, дарившую ему тепло и надежду. Жизнь только начиналась, и впервые за многие годы Генри почувствовал, что может быть счастлив.




