Твоё место у моих ног, служанка! шипела свекровь. После инсульта я наняла для неё сиделку женщину, которую она ненавидела всю жизнь.
Опять переставила мою сковороду, Катя?
Голос Валентины Сергеевны резал воздух, как лезвие. Он въедался в стены, пропитывал дерево столешницы, и даже узор на кафеле, казалось, тускнел от его звенящей злобы.
Катя медленно оторвалась от раковины, вытирая руки о фартук. Сковорода тяжёлая, чугунная, свекровина реликвия стояла на дальнем огне, туда её утром поставила сама Валентина Сергеевна. На своё, как она считала, единственно верное место.
Я её не трогала, Валентина Сергеевна.
Не трогала? А кто тогда? Домовой? губы свекрови искривились в ухмылке, её колючий взгляд скользнул по кухне. По когда-то любимой Кате кухне, давно превратившейся в поле боя, где она проигрывала сражение за сражением.
Всё здесь было пропитано чужим, навязчивым порядком. Банки с крупами стояли не по алфавиту, как любила Катя, а по росту будто солдаты на плацу. Полотенца висели не на крючках, а перекинутые через ручку духовки, что доводило Катю до тихого отчаяния. Мелкий, удушающий хаос, прикидывавшийся идеальностью.
Я просто спросила, Валентина Сергеевна взяла с тарелки огурец и демонстративно громко хрустнула. В своём доме, надеюсь, я имею право поинтересоваться?
«В своём доме». Эти слова Катя слышала десять раз на дню. Хотя квартира принадлежала Олегу, её мужу. Их с Катей квартира. Но свекровь вела себя так, будто это её родовое гнездо, а они с сыном лишь временные жильцы.
Катя промолчала. Спорить с ней всё равно что биться головой о стену. Она вернулась к мытью посуды. Вода тихо журчала, смывая мыльную пену и её непролитые слёзы.
Вечером пришёл Олег. Муж. Сын. Он поцеловал мать в щеку, затем формально, наспех, коснулся губами Катиных волос.
Устал как собака. Что на ужин?
Картошка с курицей, ответила Катя, не отрываясь от плиты.
Опять? тут же встряла Валентина Сергеевна со своего «поста» на табурете. Олеженька, сынок, я же тебе говорила тебе нужно настоящее мясо. А она тебя одним сиропом кормит, скоро прозрачный станешь.
Олег устало вздохнул и ушёл в комнату. Он никогда не вмешивался. Его позиция была простой и удобной: «Разбирайтесь сами, это ваши женские дела». Он не видел войны. Лишь мелкие бытовые стычки двух женщин, которых якобы одинаково любил.
Позже, когда они остались на кухне вдвоём, Валентина Сергеевна подошла к Кате вплотную. От неё пахло дорогими духами и чем-то тяжёлым, властным.
Послушай меня, девочка, прошипела она так, чтобы Олег не услышал. Ты здесь никто. Просто приложение к моему сыну. Инкубатор для моих будущих внуков, не больше.
Она взяла салфетку и с отвращением вытерла несуществующее пятно.
Запомни раз и навсегда: твоё место у моих ног. Ты прислуга, и ничего больше.
И в этот момент её лицо странно перекосилось. Правый уголок рта пополз вниз, рука с салфеткой безвольно упала. Валентина Сергеевна пошатнулась и медленно сползла на пол.
В больничном коридоре пахло стерильностью и чужим горем. Олег сидел, схватившись за голову.
Инсульт Врач сказал, теперь нужен постоянный уход. Правая сторона парализована.
Он поднял на Катю покрасневшие глаза. В них не было боли лишь раздражение и холодный расчёт.
Катя, я не смогу. Работа, ты знаешь. Теперь это полностью на тебе. Ты же жена это твой долг.
Он говорил это так, будто передавал ей эстафету в забеге, с которого сам только что сошёл.
Он будет приходить. Навещать. Контролировать. А вся чёрная, ежедневная работа ляжет на неё.
Катя смотрела на него и впервые за много лет не чувствовала ничего. Ни жалости, ни обиды. Лишь пустоту. Выжженное поле.
Она кивнула.
Вернувшись домой, в опустевшую, но теперь уже свободную кухню, Катя подошла к окну. Во дворе, на детской площадке, гуляла со своей маленькой дочкой Алисой Светлана соседка с пятого этажа.
Молодая, шумная, которую Валентина Сергеевна ненавидела лютой, неприкрытой ненавистью за звонкий смех, слишком короткие юбки и «нахальный взгляд».
Катя смотрела на неё долго, не отводя глаз. А затем в её голове созрел план. Холодный, чёткий и жестокий. Она достала телефон и нашла её номер в контактах.
Светлана? Добрый день. Мне нужна сиделка для свекрови.
Валентину Сергеевну привезли через неделю. Она сидела в инвалидном кресле, закутанная в плед. Правая часть тела её не слушалась, речь превратилась в невнятное бормотание, но глаза
Глаза остались прежними. Властными, колючими, полными нерастраченной злобы.
Когда в комнату вошла Светлана, в этих глазах вспыхнуло такое пламя, что, казалось, вот-вот загорятся шторы. Она узнала её.
Добрый день, Валентина Сергеевна, Светлана улыбнулась своей самой обезоруживающей улыбкой. Я Светлана, теперь буду ухаживать за вами.
Свекровь издала горловой, клокочущий звук. Её левая, здоровая рука сжалась в кулак.
Катя, выйди, пожалуйста, мягко попросила Светлана. Нам с нашей подопечной нужно познакомиться.
Катя молча вышла и прикрыла дверь. Она не подслушивала. Ей хватало воображения, чтобы представить, что сейчас происходит в той комнате.
Светлана была идеальным орудием. У неё был редкий дар полный иммунитет к чужой ненависти. Она пела у кровати тихие глупые песни, расчёсывала Валентине Сергеевне волосы левой рукой, подавала лекарства с таким видом, будто совершила чудо. Каждое прикосновение, каждый взгляд, каждое слово как лёд, обёрнутый в бархат.
Через месяц Валентина Сергеевна перестала есть. Через два перестала сопротивляться.
А когда однажды утром Катя вошла в комнату и увидела, что свекровь смотрит в потолок пустыми, сломленными глазами, она не почувствовала победы.
Только тишину.
Долгожданную, чистую, как первый снег.
