История Ларисы Семёновны — женщины с железной волей и нелёгкой судьбой — могла бы стать основой для семейной драмы. Но всё, что с ней произошло, — не вымысел, а правда, прожитая без прикрас.
Её сын Игорь — единственный и долгожданный. После ранней смерти мужа Лариса Семёновна отдала мальчику всю себя: силы, годы, душу. Пережив трудные времена, лишения, тяжёлую работу на фабрике, она сделала всё, чтобы у её ребёнка было всё необходимое: чистая одежда, горячий обед, учёба, уют. И, как любая мать, чересчур его опекала — возможно, слишком. Она решала за него, спасала от последствий, оправдывала перед другими. А когда он вырос, оказалось — он так и не научился быть взрослым.
Игорю уже за тридцать, когда он наконец женился. Его избранницу звали Алёна. Простая девчонка из провинции, парикмахер с дипломом техникума. Курила, громко смеялась, одевалась вызывающе — всё это бесило Ларису Семёновну. Но она твердила себе: «Лишь бы повлияла на Игоря. Может, с ней он возьмётся за ум…»
После свадьбы Лариса, не раздумывая, отдала молодым свою двухкомнатную в Новосибирске, а сама переехала к больной матери в деревню, где ухаживала за ней, разрываясь между работой и домом, забыв о себе. Вещей почти не взяла, даже телевизор оставила сыну — лишь бы им было хорошо.
— Пусть обживаются. Молодые, пусть живут, — объясняла она подругам.
Сначала всё было тихо. Раз в неделю Игорь звонил, иногда навещали. Лариса не лезла — не до того было, у матери давление, сердце пошаливает. Но однажды всё изменилось.
На автобусной остановке она случайно встретила старую соседку.
— Ты бы, Лариса, к молодым заглянула, — бросила та как бы между делом. — Давно пора.
Тревога, будто нож в сердце. Позвонила сыну. Голос чужим показался:
— Мам, всё нормально. Не парься.
Через месяц, не выдержав, она приехала в город без предупреждения.
То, что она увидела в своей квартире, повергло её в ужас. Полный бардак, грязь, вонь. На кухне — пепельницы, пустые бутылки от пива на подоконнике, в раковине — груда посуды с засохшими макаронами. В спальне на её любимом покрывале валялись носки и окурки.
Алёна сидела на кухне, курила, даже не поздоровалась. Игорь стоял у стены, глаза в пол.
— У вас неделя. Чтобы вас здесь не было. Ключи — в почтовый ящик, — сказала она ледяным тоном.
Через три дня они съехали. Сын молча отдал ключи, не сказал ни слова. Просто развернулся и ушёл.
С тех пор Лариса Семёновна с ними не общалась. Она заперла дверь, вымыла квартиру до блеска, проветрила каждый угол и, сидя на кухне, впервые за долгое время заплакала. Но не от боли. От усталости. От разочарования. От понимания, что, наверное, впервые в жизни она поступила не ради кого-то, а ради себя.
— Не жалею. Ни секунды. Сын должен был научиться жить самостоятельно. Если будут платить за съёмное жильё, может, на пиво не останется. Может, задумаются. А если нет — значит, так тому и быть. Я своё дело сделала, — говорила она подругам во дворе.
Прошёл уже год. Соседи шепчутся, что Алёна бросила Игоря. Говорят, теперь он живёт в какой-то общаге, работу не держится, ходит осунувшийся. Но Лариса Семёновна не спрашивает. Не звонит. Она дала ему шанс. И не один. А теперь — просто живёт. Спокойно, в чистоте. Без табачного дыма. Без мата под окнами. Без скандалов. И с лёгким сердцем.
И, возможно, кто-то сочтёт её слишком жёсткой. Но разве материнская любовь — это только про прощение? А если любовь — это умение отпустить и дать человеку самому встать на ноги?
